Томас Кенэлли - Дочери Марса

Когда воздух так и не вернулся к ней, ужас сменился бредом — ее охватила жуткая ярость. Но ярость быстро схлынула, и она отпустила все поводья и почувствовала себя задохнувшейся в полном покое, восхитительном и непревзойденном, ничего подобного она никогда раньше не испытывала. Тому, кто захотел бы ощутить нечто больше этого покоя, потребовались бы иллюминаторы в гробу. Ах, легкость! И подняться в итоге оказалось нетрудно, и даже Чарли был просто частичкой общей массы людей, которых она оставляла.

Пока Салли сражалась с болезнью, Добровольческий госпиталь накрыла новая волна гриппа. Заразившиеся раненые, санитары и «английские розочки» лежали в специальном крыле. Наоми тоже почувствовала, что заразилась, но еще где-то шесть часов, с десяти утра до четырех дня, закрывала глаза на симптомы. И лишь когда она зашаталась в коридоре, не понимая уже, где стены, а где пол, пришло время признать, что она заболела. После того как она рассказала о своем состоянии Эйрдри, Наоми разрешили прилечь в ее комнате, как в одиночном изоляторе. Суставы выкручивало, ее вырвало прозрачным бульоном, которым ее накормила одна из австралийских медсестер в маске. Из-за затрудненного дыхания она ощутила, как между ней и всем остальным миром, даже самыми простыми предметами в комнате — чашкой, книгой, висящим на крюке за дверью пальто — встала адская непреодолимая стена.

Пришла английская медсестра, посмотрела на нее внимательными, но расширившимися до невероятных размеров глазами. За ней появились два санитара в масках, втащившие кровать, и еще двое с носилками, на которых лежала одна из «английских розочек». Девушка задыхалась и беспрестанно мотала головой, понапрасну расходуя силы. Обе могли быть жертвами поражавшего мембраны иприта. В какой-то момент Наоми показалось, что так это и есть.

Отделенная от самой себя в этой комнате, она поняла, что зашла коллега, стоит над ней, делая записи в графике температуры.

«Вы остались, — хотела она сказать. — Никакая военная власть вам не указ. Леди Тарлтон попросила вас, и вы остались. Из-за этого ко мне должно было вернуться дыхание?»

Наоми в своем безвоздушном пространстве над кроватью сошла на палубу «Архимеда», где в панике метались мужчины и женщины. Но с кислой тоской в животе она пошла искать Кирнана и мать, которые там были и которых там не было, которые и остались, и ушли. Она увидела скаковых лошадей, которые начали беспорядочно кружить на баке, когда тот стал подниматься к небу.

— Пристрелите же лошадей! — кричала медсестра.

— Ничего не поделаешь, — проговорила мать с грустной, с детства знакомой Наоми улыбкой.

Наоми охватил гнев, она всегда терпеть не могла, когда мать начинала причитать: «Ничего не поделаешь, такова судьба…»

— Можно что-то сделать, мама! — заспорила Наоми. — Ничего не поделаешь? Я ввела тебе смертельную дозу морфина, потому что ты так говорила. Салли украла его из шкафа на «Архимеде». Салли, воровка, припрятала его для меня в надежном месте. Я его нашла и запустила змею в твое сердце.

— Первым делом лошади, — сказала миссис Дьюренс, поджав губы с угрюмой практичностью фермерши. И пошла заниматься этими ржущими животными, не задающими вопросов, не предлагающими альтернатив своему жертвоприношению, ничем не угрожающие и благодарные за то, что их убивают.

Когда Наоми вернулась в комнату, там все еще были лошади, неистово мечущиеся в панике. Она успела посидеть за столом начальника тюрьмы, умоляя его выпустить Иэна, чтобы спасти лошадей. Тот был совсем тупой и не понимал, какая огромная потребность выросла у нее внутри, самая сильная боль за всю ее жизнь. Корабль развалился на куски, и она вместе с тупым начальником тюрьмы, вместе с мужчинами, женщинами и лошадьми упала в море, которое не чувствует ничего. Так она вернулась. Хрипя и хватая воздух.

Поскольку лишь сами сестры Дьюренс, не ведая о судьбе друг друга, знали, чем отличается предначертанное им будущее, одна утонет, другая выплывет, одна зачахнет от лихорадки, другая выздоровеет, вполне объяснимо, что в газетах округа Маклей «Аргус» и «Кроникл» появились два сообщения разного содержания.

В «Аргусе»:

«Мистер Дьюренс из Шервуда получил горестную весть, что его дочь Наоми скончалась от инфлюэнцы, выполняя долг медсестры во Франции. „Аргус“ и все наши читатели выражают свои искренние соболезнования…»

В «Кроникл»:

«Мистер Дьюренс, уважаемый фермер из Шервуда, получил известие, что его дочь Салли (Сара) умерла от сердечной недостаточности, выполняя долг медсестры в рядах нашей доблестной армии во Франции. „Кроникл“ и наши читатели выражают свои соболезнования мистеру Дьюренсу…»

Несколько дней спустя миссис Дьюренс (ранее Сорли) отправилась в редакции газет. И сообщила, что имена перепутаны. Но это вызвало лишь еще больше путаницы.

«Аргус» напечатала заметку, в которой говорилось:

«„Аргус“ сожалеет об ошибке, вкравшейся ранее в опубликованное сообщение, что медсестра Наоми Дьюренс скончалась во Франции. Это была ее сестра Салли, к сожалению, скончавшаяся от гриппа. „Аргус“ приносит свои извинения семье Дьюренс и вновь выражает свои искренние…»

А «Кроникл» писала:

«„Кроникл“ сожалеет об ошибке, допущенной в сообщении о смерти от гриппа Салли (Сары) Дьюренс, которая служила медсестрой во Франции. В действительности скончалась ее сестра, Наоми, состоявшая на службе в нашей доблестной армии и работавшая медсестрой в Австралии, которую наша газета хотела бы видеть самостоятельным государством в составе империи. Тем не менее, поднимаясь над политикой, мы приносим мистеру Эрику Дьюренсу из Шервуда свои извинения и выражаем самые искренние…»

Таким образом, люди оказались сбиты с толку с самого начала. В нечасто, впрочем, возникавших разговорах о сестрах Дьюренс никто не знал наверняка, которая из них умерла от испанки. Знали, что какая-то из них вышла замуж за парня то ли из Сиднея, то ли из Мельбурна, тоже фронтовика. Одна из них была как-то связана с Кондонами, но Кондоны уехали из графства — адвокат присоединился к более обширной практике брата в Ориндже. Поэтому что-то узнать у них было невозможно.

Новая миссис Дьюренс тоже потеряла одного из сыновей. Эрнест по возвращении из Франции был уже далеко не прежний мальчик. Он часто выпивал с другими вернувшимися с войны солдатами в отеле «Федерал», а затем шел в буфет железнодорожной станции, где заводил пьяные разговоры со случайными пассажирами — ветеранами войны, которые обедали там во время получасовой стоянки. Эрнест исчез в конце 1920 года, ходили слухи, что это случилось в Квинсленде.

И все же какая же из сестер умерла и осталась лежать во французской земле? Так или иначе этот вопрос интересовал некоторое, впрочем, не слишком большое число людей. Мистера или миссис Дьюренс из деликатности не спрашивали.