Валерий Залотуха - Садовник [сборник]

– Есть кто дома? – спрашивает Анна, но никто не отзывается.

Анна стучит в дверь дома и, не получив ответа, входит.

17. Дом. Тогда же

Здесь застыла советская жизнь во всем ее очаровательном убожестве: кровать-диван, круглый стол, шкаф, часы на стене, сервант с дешевой посудой.

– Есть кто дома? – повторяет Анна вопрос и вновь не получает ответа.

В углу стоит неожиданное здесь старинное пианино с инкрустацией.

Анна подходит к нему, разглядывает, поднимает крышку. В руке ее маленькая сумочка, и, чтобы не мешала, она кладет ее на инструмент и нажимает на клавиши.

Тут же дверь распахивается, и в проеме появляется крупная мужская фигура. Анна вздрагивает от неожиданности.

– Здравствуйте, – говорит она, но мужчина не отвечает, уходит.

– Постойте, куда же вы? – торопится Анна следом, забыв свою сумочку на пианино.

18. Двор дома. Тогда же

Мужчина исчез. Анна растерянно ходит по двору, ничего не понимая, и неожиданно слышит сверху мужской насмешливый голос.

– Ну и что вы здесь, женщина, делаете?

– Я?

Анна поднимает голову и видит сидящего в бывшей голубятне в окружении кур мужика в светлых штанах и тельняшке. Рукава ее закатаны по локоть, и руки орудуют в ведре, наполненном чем-то очень неприятным на вид и запах.

– Здравствуйте, – говорит Анна, приветливо улыбаясь.

Увлеченный своим занятием, мужчина не отвечает.

– Мне кажется, я где-то вас видела… – искренне говорит она.

– Я вас тоже, – ухмыляется мужчина. – Как теперь говорят – прикид. Никто не хочет самим собой быть. Все кем-нибудь прикидываются. Я в Москве возле Мавзолея живого Ленина видел, со Сталиным беседовал, а Гитлер мне свое удостоверение предъявил: «Гитлер Адольф Алоизович». Подпись, печать, все как положено. – Мужчина замолкает, то ли не желая дальше рассказывать эту историю, то ли о ней забыв, сосредоточенно продолжает свое занятие.

– А что было дальше? – напоминает о себе Анна, изображая живой интерес.

– А дальше он от меня с расквашенной мордой наискосок через Красную площадь бежал, – неохотно отвечает мужчина и уже совсем неохотно прибавляет: – А за мной – милиция… Под Гитлера решил, гад, закосить. А вы, значит, – под Анну Сапфирову?

Анна улыбается.

– А может, я и есть Анна Сапфирова?

Мужчина хмыкает.

– Тоже удостоверение покажете? Идите откуда пришли. Идите, женщина, идите.

Не привыкшая отступать, Анна уходить не думает и переводит разговор в другое русло.

– А что это вы там делаете? – спрашивает она максимально благожелательно.

– Говно мешаю, – охотно отвечает мужчина.

Анна брезгливо морщится, но продолжает разговор.

– Зачем?

– Зачем? – задумывается мужчина и тут же находит ответ: – А чтоб вам на голову вылить! – и смеется, довольный собой.

– Что вы себе позволяете?! – возмущенно восклицает Анна.

– А что я себе позволяю? Думаешь, не знаю, зачем пришла? Каждый день приходят. А вот на голову одной такой ведро говна вылью, сразу перестанете ходить!

– Мне? – не верит Анна.

– А больше тут нет никого, – отвечает мужчина.

– Вы – хам, – возмущается Анна. – Кабан! Забрался на крышу и гадит на людей сверху.

На «кабана» мужчина обижается. Он поднимается с ведром в руке, угрожающе им размахивая.

– А вот возьму сейчас и вылью!

Неизвестно, чем эта перебранка закончилась бы, если бы сзади не раздался зычный мужской голос.

– Эй вы там, наверху!

Анна оглядывается. К ним торопятся грузный усатый милиционер и взволнованная протрезвевшая Паша.

– Майор Пасюк, местный участковый, – докладывает Анне милиционер, – а это – Мурашкин, моя головная боль. Последний остался здесь пережиток прошлого. Слезай, Кузьмич, я тебя с самой Анной Сапфировой познакомлю.

– Кузьмич? – удивленно произносит Анна.

– Анна Сапфирова? – все еще не верит мужчина.

Повисает тишина, неожиданно разрываемая гулким пушечным выстрелом. Над домом олигарха в воздух взлетают ракеты салюта, а над домом Мурашкина – куры и петух, сталкивая в пропасть растерявшегося хозяина. Полное куриного помета ведро летит вместе с ним.

– Полу-у-ндра! – предупреждающе кричит Кузьмич.

19. Спортивный зал. День

Большой спортивный зал украшен воздушными шарами, гирляндами, портретами Анны Сапфировой. В зале большие круглые столы, за которыми сидят радостные, возбужденные Анны Сапфировы. Конечно, если присмотреться, то не все похожи на нее точь-в-точь, а некоторые так вовсе едва-едва, но основные параметры соблюдены: у всех рыжий парик, броское платье, ярко накрашенные губы, и при первом взгляде на такое количество наспех клонированных звезд берет оторопь.

На специально устроенной сцене, над которой огромными буквами написано: «Анна, мы тебя любим!», стоит Толстой с микрофоном и, приплясывая, кричит:

– Тула!

– Есть! – отвечает из зала тульская Анна Сапфирова.

– Калуга!

– Здесь!

– Кострома!

– Я!

И после каждого такого отклика следуют радостные возбужденные аплодисменты.

За импровизированной кулисой стоит Сурепкин и тычет пальцем в свои часы. Толстой пожимает плечами. Сурепкин прикладывает палец к своему виску, показывая, что он готов застрелиться. Толстой изображает свободной рукой на своей шее петлю и тут же кричит в зал:

– Урюпинск!

– Мы!!! – откликаются сразу три урюпинские Анны Сапфировы.

20. Раздевалка при спортивном зале. Тогда же

Раздевалка приспособлена под грим-уборную. Анна сидит у большого зеркала и подбирает помаду. В углу рыдает гримерша. В дверь заглядывают испуганные физиономии и тут же исчезают. Анна очень раздражена. Всюду валяются патрончики губной помады. Звонит мобильный. Анна берет трубку, там голос Паши.

– Нюся, как ты?

– Отлично, – усмехается Анна, – от меня за версту разит куриным дерьмом.

– А ты видела? Ты видела, мы все были в говне, а на нем ни капельки. Он колдун, я же говорю – он колдун!

– Слушай, Паш, – перебивает подругу Анна. – Я не оставляла у тебя мою помаду?

– Какую помаду?

– Счастливую…

– Счастливую?!

– Я ее так назвала… Была в какой-то стране и привезла десяток. Не могу без нее… А мне тут подсовывают чёрт-те что…

– Она ничем не отличается-а-а! – сквозь рыдание выкрикивает гримерша.

– А в какой стране ты ее купила? – очень заинтересованно спрашивает Паша.

– Она ничем не отличается-а-а! – продолжает вопить гримерша.

– Заткнись, дура, – цедит сквозь зубы Анна.

– Это ты мне? – спрашивает Паша.

– И тебе тоже, – отвечает Анна и дает отбой.

От дверей доносится какой-то шум, там совершается прорыв, и в раздевалке появляются три женщины в черном. Они разного возраста: старшей, видимо, шестьдесят, средней примерно сорок и младшей не больше двадцати. Последняя держит в руках запечатанную гипсовую урну, в каких хранят прах покойника. Они подбегают и останавливаются в паре метров, словно уткнувшись в невидимую стену.