Фэнни Флэгг - Рай где-то рядом [litres]

— Эта дверь всегда на замке? — спросил Уинстон.

— Да.

— Давно вы сюда поднимались?

— Давненько. Помню, еще крыша протекла и кровельщиков вызывали.

— Когда это было?

— Года три-четыре назад.

— И с тех пор больше никто сюда не поднимался?

— Нет.

Сторож отпер замок, и Уинстон, миновав узкий пролет, толкнул последнюю дверь, что вела на крышу. То ли ее заело, то ли она тоже была на замке, но ему пришлось потрудиться. Уинстон упорно ломился, пока дверь наконец не приоткрылась настолько, что он смог протиснуться в щель. Здание выходило на юг, и солнце слепило глаза, отражаясь от светло-серого гравия. Уинстон прошелся по раскаленной крыше, осмотрел каждую трубу, но ничего не увидел, лишь ручку от швабры. Перейдя на другую сторону, он заглянул за самую дальнюю трубу. Вот когда его прошиб ледяной пот и волосы встали дыбом! Между трубой и карнизом лежал ботинок для гольфа, коричневый, с шипами. Боже!

Спраг зажмурился. Открыл глаза: не померещилось ли? Нет. Ботинок на месте, точь-в-точь как описывала миссис Шимфизл. Спраг обливался потом, одежда прилипла к телу. Затаив дыхание, он подошел ближе. Склонился, рассматривая находку. Наконец с опаской, будто ядовитую змею, поддел ботинок носком туфли. Тот не поддавался. Спраг пнул сильней. Никакого толку. Присев на корточки, попытался его поднять. Ботинок наполовину увяз в смоле, которой была замазана крыша. Минут пять Спраг отдирал его, потея все больше. Оторвал-таки, но что с ним теперь делать? И прежде всего — как незаметно пронести вниз? Пристроив ботинок у двери, Спраг спустился по лестнице, выудил из урны бурый бумажный пакет с надкусанным бутербродом, объедки выкинул, бегом вернулся на крышу, положил ботинок в пакет и сунул под мышку. Спустился по пожарной лестнице, прошел через подвал в главный корпус и скрылся в туалете. Кое-как отскреб с рук смолу и спрятал пакет за дверью, чувствуя себя преступником. Поднялся в кабинет к Франклину Пикстону, захлопнул дверь и прижался к ней, едва дыша, весь в поту.

Пикстон в изумлении вытаращился на него:

— Что вы здесь делаете? И что за вид? Взмокли, запыхались… Пробежку устроили?

Спраг выпалил:

— Ботинок на крыше!

— На какой еще крыше?

— Эта… миссис Шимфизл… клялась… что видела на больничной крыше ботинок.

— И что?

— Вы м-меня н-не поняли, — выговорил с запинкой Спраг. — Она рассказывала, что парила в воздухе над больницей и видела на крыше ботинок… И я залез на крышу — а там и вправду ботинок!

— Что за выдумки? Решили меня позлить?

— Чистая правда! Ботинок и в самом деле на крыше.

— Будет вам, Уинстон, возьмите себя в руки. Мало ли совпадений случается в жизни.

— Совпадений? Да он лежал на том самом месте, именно коричневый и кожаный! Причем именно для гольфа!

— Она так и сказала — для гольфа?

— Да. Коричневый кожаный ботинок для гольфа — и, черт подери, так и есть. Говорю же, не могла она его видеть, если и вправду не умерла.

— Я вас умоляю, Уинстон, не сходите с ума. У нас забот хватает и без этих бредней — посмертные видения и прочее мракобесие.

— Для вас, может, и бредни, но говорю же, Франклин, был там ботинок!

Франклин поднялся, запер дверь, налил Уинстону выпить.

— Успокойтесь и повторите дословно, что она сказала.

— Миссис Шимфизл видела на крыше возле трубы коричневый кожаный ботинок с шипами. И он оказался на том самом месте.

— Ясно. Что-то здесь не сходится — по-моему, дело нечисто.

— То есть как?

— А вдруг они все подстроили? И ботинок она сама подбросила?

— Как подбросила? Когда? Медсестры клянутся, что она не выходила из палаты.

— Может быть, это племянница или ее муж. Или они сговорились с кем-то из больницы. Или наняли небольшой самолет. Или воздушный шар, прилетели и сбросили ботинок на крышу.

— С какой стати?

— Ради денег, чтобы в газеты попасть, на телевидение пробиться.

— Что вы, Франклин! Старушка под девяносто нарочно сует руку в осиное гнездо, получает семнадцать укусов и падает с шестиметровой высоты, чтобы ее показали по ящику? Да и дверь на крышу была заперта, а ключ только у сторожа.

— Неужели никакого разумного объяснения нет?

— Нет! В том-то и дело, что нет.

— Ботинок там и лежит?

— Нет, я забрал.

— Зачем?

— Зачем?! Понятия не имею зачем! Перепугался до смерти, и все.

— Где он?

— В туалете. Хотите посмотреть?

— Обойдусь. Зато если Уоррены вздумают подать в суд, мы пригласим желающих на крышу: дескать, полезайте и ищите, милости просим! А ботинка-то никакого там и в помине нет! Если эта история всплывет, к нам стекутся психи со всей Америки и разобьют на нашей автостоянке палаточный городок.

Уинстон кивнул:

— Пожалуй, вы правы… А с ботинком-то что делать?

— Что за вопрос. Вышвырните к чертям.

— А это не противозаконно?

— Милый мой, вы же юрист! Нашли ботинок. Выкинули хлам. Точка.

Выпроводив Спрага, Пикстон тяжело вздохнул. И так забот по горло, а тут еще Уинстон с ума сходит из-за дурацкого ботинка! Не верит он во все эти так называемые чудеса: плачущие статуи, круги на полях, Лох-Несское чудовище, снежный человек — вранье чистой воды, чушь собачья. Диву даешься, до чего легковерны люди. Готовы молиться и банке зеленого горошка, если думают, что исцелятся или попадут в рай. «Наступит ли день, — изумлялся про себя Пикстон, — когда люди выберутся из тьмы невежества?» Франклин сам изучал философию в Йельском университете, и будь его воля, во всех американских школах дети изучали бы Дидро, Канта, Ницше, Гегеля и Гете. Люди до того невежественны, что оторопь берет. Нынешняя молодежь в большинстве своем двух слов связать не может, не то что здраво мыслить. Эдак американцы выродятся в нацию дикарей с дубинками. Какое счастье, что Спраг — выпускник Гарварда, а главное — трезвомыслящий человек.

Норму, вернувшуюся из Канзас-Сити, дома ждала куриная запеканка с грибами. Ее оставила миссис Рид, с запиской: «Ешьте на здоровье, не пропадать же добру». Норма обрадовалась, что готовить самой не придется, и принялась за ужин. Мэкки дотошно расспрашивал ее об Элнер, и разговор вкупе с долгим днем так утомил Норму, что она легла в половине десятого и сразу уснула. Однако спала она беспокойно. Слова тети Элнер преследовали ее, Норма вспоминала их снова и снова, даже во сне. В три часа ночи Норма вдруг подскочила на кровати и громко произнесла:

— Да это же песня Джонни Мэтиса!

Проснулся Мэкки.

— Ты о чем? — сонно пробормотал он.

— «Счастье — дело наших рук». Помнишь? «Оглянись вокруг, мой друг, счастье — дело наших рук…»

Мэкки потянулся к выключателю, зажег свет и уставился на жену: