Анатолий Курчаткин - Потрет женщины в разные годы

– Как это – сделаю? – не поняла Маргарита.

– Мое дело.

– Нет, как?

– Как, как! – с прежней иронией проговорил Владислав. – Как все делается, за деньги! И не через какой не ОВИР, а прямо в МИДе. Дай только имя-фамилию, дату рождения и фотографии.

– А вроде теперь уже так не делается. Это вроде только в начале девяностых так было можно.

Маргарита верила ему уже абсолютно, полностью, и если спрашивала, это спрашивало не сомнение в ней, а просто она не могла решиться дать ему согласие так сразу. Собиралась с силами, чтобы ответить ему «да».

– Деньги сейчас еще побольше нужны, чем в начале девяностых, – отвечая ей, сказал Владислав. – Знать только нужно, к кому обратиться. Связи иметь хорошие. У меня хорошие. Вместе в МГИМО учились.

– И что, прямо так: никаких моих документов, имя-фамилия – и все?

– И все, – подтверил Владислав.

Она верила ему абсолютно, безоговорочно, – и все же, оказывается, сомневалась.

– А ведь это, наверно, немалые деньги?

Владислав прищурил глаз, словно бы прикидывал, какие это могут быть деньги, и кивнул:

– Изрядные.

– И ты готов их платить?

– А едешь со мной?

Маргарита помолчала. Взгляд невольно снова схватил проституток у джипов. Те устали глядеть на них с Владиславом и отвернулись, вновь щебетали между собой на свои продажные темы.

– Поеду, – сказала она, враз осипнув. Откашлялась и повторила: – Поеду.

– Значит, плачу, – сказал Владислав.

Лицо у него было открытое и веселое. Чудное лицо. Недаром она тогда так на него запала.

Самолет взодрал нос и взлетел. Стремительно отвалилась вниз взлетная полоса, мелькнула нитка забора, проплыли, на глазах уменьшаясь и превращаясь в набор из детского конструктора, какие-то приаэропортовские строения сарайно-ангарного типа, лес, выплывший под крыло, был похож на ковер мха. Место Маргариты было у окна, и она, не отрываясь, смотрела в него. Грудь разламывало восторгом. Вот это что такое – летать самолетом! Она летела впервые в жизни. Впервые, и сразу в Париж! Paris is never out of time. А впереди – и Нью-Йорк, и Лондон, и Рим, и Мадрид, почему же нет?! Вот тебе, Сережа, за твое предательство. Получи.

В аэропорту, когда проходила через таможенников, через стойку регестрации, сдавая багаж, а после – паспортный контроль, все время, не в силах избавиться от этих мыслей, думала о Сергее. Видела, как проходит предполетные этапы он, представляла на своем месте его – вот, значит, как оно все было с ним, когда стояла там, в темном углу неподалеку от стола таможенного досмотра… Забыла о Сергее она, пожалуй, лишь на короткий миг – когда девушка в будке паспортного контроля, забрав ее паспорт, ожидала каких-то сведений у себя на невидимом дисплее. Маргарита стояла, смотрела сверху на рыжий перманент пограничницы, и от напряжения у нее сводило мышцы на ногах. Все же никакой Славы Анисимовны Рогозовской в природе не существовало. Но девушка дождалась там на дисплее необходимых свдений, покидала глазами вверх вниз – сравнивая Маргариту с фотографией, простучала по паспорту щелкающим агрегатом, ставя штамп о выезде, и выбросила паспорт на стойку: «Пожалуйста. Счастливого пути».

– Что, – сказал Владислав, кладя Маргарите руку на колено, – прощаемся с родимой отчизной? Прощайся, прощайся. Хрена в ней, родимой. Была чушкой зачуханной, ею и останется.

Он впервые позволил себе быть при ней грубым. До этого, все без малого три недели после той встречи на Тверской у Центрального телеграфа, Владислав был, пожалуй, даже изысканно учтив, деликатен, корректен, и она, вспоминая о помянутом МГИМО, случалось, думала с удовлетворением: все же учеба на дипломата – это школа!

Тем сильнее был укол уязвленности, который ощутила Маргарита. Как бы это он произнес про нее: «чушка».

– Ну зачем ты так, – сказала она. И, чтобы не получилось слишком серьезно, сдобрила упрек иронией: – Родина – мать, а о матери так – нехорошо.

– Мать-то мать, да мать бывает и блядь, – не обратив внимания на ироничность ее тона, отозвался Владислав.

Он вновь позволил себе грубость, и похоже, вполне нарочно. У Маргариты просилось ответить ему что-нибудь пресекающее, – и она не нашлась, как это сделать. Она не чувствовала в себе права на это!

Маргарита решила опять отвернуться к окну. Тем более ее так и тянуло к нему. Земля уже осталась далеко внизу, и самолет входил в облака, прошивая собой одно клубящееся белое марево за другим. Удивительное было зрелище. Необыкновенное. Просто потрясающее. Вот оно как, лететь!

Маргарита рывком повернулась к Владиславу, обхватила его руками за шею и, притянув к себе, быстро поцеловала в губы, в щеку, в шею, снова в губы.

– Ты меня везешь в Париж! В Париж! Будем ходить по Елисейским полям! Гулять в Булонском лесу! Ты меня везешь, везешь!

От ее толькошней уязвленности не осталось и следа. Она уже не помнила о ней. Только чувство благодарности к Владиславу.

Владислав, принимая ее поцелуи, довольно похмыкивал.

– О-ох, – протянул он, когда она оторвалась от него, снова кладя ей руку на колено, сжимая его, а сам откидываясь головой на спинку, – ох, как мне надоело таскаться в родное отечество! Непередаваемо. Кто бы знал!

– Все, в последний раз, – сказала Маргарита. – Меня нашел, увозишь, зачем тебе возвращаться? Все, что мог, ты уже совершил.

Владислав снова похмыкал. Только теперь не с довольством, а саркастически.

– А бизнес у меня как крутиться будет? Я с кем торгую? Из России – в Лютецию, из Лютеции – в Рашен.

– А что такое Лютеция?

– Дрвнее название Франции.

– А чем ты торгуешь? Ну, из Рашен в Лютецию, например?

– Богатствами родины, Славочка, богатствами родины! – Владислав склонился к ней и, наконец, тоже поцеловал. – Чем еще торговать Рашен, кроме своих богатств?

– Лесом, нефтью, металлом, да? – проявила осведомленность Маргарита.

Владислав покривился.

– Нефтью – нет. К нефти, Славочка, лучше не подходить. Страшное дело, нефть! Чужие на этом поле бывают только мертвыми.

Вскинул глаза наверх, над спинками передних кресел, посмотрел на табло впереди – и расщелкнул пристегивающий ремень на животе. Потянулся – и расщелкнул на Маргарите:

– Все. Погасло. Конец «фасен белтс». Легли на курс. «Анфасен». Сейчас горло дадут промочить.

Маргарита видела в фильмах да и просто знала, что после взлета на международных рейсах подают напитки, но она не могла себе и представить, что, когда стюардесса, двигаясь по проходу между креслами с уставленной бутылками высокой тележкой, подойдет к их ряду и услужливо склонится к ней, нагнувшись над сиденьями: «А что вам?» – ее сведет такой судорогой кайфа. О, в этот миг она поняла, тех, кто бредил заграничными вояжами! Надо было испытать самой, чтобы понять. Оказывается, когда тебе служат и ты волен распоряжаться тем, кто служит, как угодно твоей душе, – это удовольствие, которое не сравнить ни с чем! Несравнимое удовольствие. Услада души.