Анатолий Курчаткин - Потрет женщины в разные годы

И сейчас Тугунин, догнав ее на лестнице, тоже не удержался:

– А чего ж прекрасная сильфида одна?

Вздрогнув от неожиданности, она подалась от него в сторону, посмотрела и тоже узнала.

– О господи! – пустив короткий смешок – то ли по его, то ли по своему адресу, что испугалась, – сказала она. – Нельзя же так.

– А как можно? – спускаясь теперь рядом с ней и заглядывая ей. в лицо, улыбаясь, спросил Тугунин.

– Не знаю как, – не глядя на него, пожала она плечами.

– Ну, как-то ведь надо начинать, – сказал он.

Теперь она посмотрела на него:

– Что начинать?

– Что. Знакомиться.

– А-а… – отворачиваясь, протянула она.

– Я сегодня буду свободен к пяти часам, – сказал Тугунин. – Я в гостинице, вы в гостинице – вечером делать нечего, давайте проведем его вместе.

– Мне есть что, я ведь только сейчас одна, – ответила женщина.

Они уже спустились вниз и пересекали вестибюль, следуя к двери.

– Да, действительно, – сказал Тугунин. – Я удивился – такая компания женщин, чем вы тут занимаетесь?

– Гуляем, – вновь пустив короткий, какой-то смущенно-глуповатый смешок, сказала женщина.

Тугунин открыл дверь – одну, вторую, и они вместе вышли на улицу. Дождя не было, асфальт был сух, лишь кое-где черными металлическими заплатами блестели лужи, но дул злой, колючий ветер, нес посеревшие, много раз вымокнувшие и вновь высохшие листья. Из автобуса, стоявшего на дороге под крыльцом, закричали в открытую переднюю дверь:

– Юля! Совесть у тебя есть? Так и ВДНХ закроют!

«А, она с делегацией на ВДНХ. Или по путевке», – догадался Тугунин.

– Скажите мне, Юля, в каком вы, во всяком случае, номере? – спросил он.

– В пятьсот пятнадцатом, – сказала она, взялась за поручень, ступила на ступеньку и оттуда уже, обернувшись, помахала ему прижатой к плечу рукой, как крылышком: – Пока.

И было что-то в ее лице: в ее высоко вздернутых острых скулах, раскосых глазах – во всем покойно-веселом выражении его что-то такое, от чего Тугунина опять будто охлестнуло горячей волной.

«Ч-черт!..» – подумал он непонятно к чему.

В министерстве Тугунину был на сегодня назначен прием у заместителя начальника главка. Назначено было на десять тридцать, но ни в одиннадцать, ни в двенадцать, ни в час заместитель не принял. Тугунин бесцельно болтался по коридору, сидел на стуле у вделанного в стену шкафа одного из отделов, время от времени то тому, то другому работнику отдела требовалось взять какую-нибудь папку из шкафа, и Тугунину каждый раз приходилось вскакивать, извиняться, пропускать и ждать, когда снова можно будет сесть.

За что он еще ненавидел командировки – за ту постоянную униженность, в которой находился в них. Всем было не до ходока из провинции, у всех горели свои, за которые они несли личную ответственность, дела, все пытались отделаться побыстрее, перебросить вопрос кому-нибудь другому, выходило так, что все, чем занимаешься ты, – это что-то мелкое, незначительное и вообще даже ненужное, а необходимое, существенное, государственно важное – у них, и стыдно же отнимать у людей силы и время.

В половине второго, как сообщила позвонившая начальнику отдела секретарша, заместитель начальника главка ушел на обед. Это означало, что Тугунин и начальник отдела, вместе с которым Тугунину предстояло идти на прием, могут воспользоваться обеденной паузой заместителя и тоже пообедать.

Вызвали Тугунина около трех. Прием длился десять минут: заместитель сразу же сказал: «Нет!» – нет средств, тогда Тугунин стал объяснять, откуда их можно взять, приговаривая при этом, что он-то личной выгоды не имеет никакой, все лишь в интересах производства, начальник отдела поддакнул, что да, материалы в отделе изучены, отдел поддерживает, все резонно, заместитель, не дослушав, вновь сказал «нет», Тугунин пошел по второму кругу – результат был тот же, и лишь после третьего заместитель, глянув на начальника отдела, спросил:

– Докладная с заключением у вас? Ну дайте, я сам погляжу. Такое дело с бухты-барахты решать нельзя.

– Все должно быть тип-топ, – похлопал Тугунина по плечу начальник отдела в коридоре.

Тугунин зашел вместе с ним в комнату отдела, взял портфель, распрощался и пошел к лифту – спускаться в гардероб. Дел у него больше никаких не было, ждать теперь только решения заместителя.

В лифте, стремительно летя вниз, он посмотрел на часы – стрелки показывали начало четвертого. Говоря утром той женщине в гостинице, что освобождается к пяти часам, Тугунин думал, что может быть не принят нынче и вообще.

На улице дул все тот же утренний злой ветер, проспект Калинина, забитый людьми в хорошую погоду до тесноты, просматривался насквозь.

Тугунин перешел по подземному переходу на другую сторону, побродил по отделам Дома книги, ничего не купив, потолкался в магазине «Мелодия», уйдя пустым и оттуда, дошел до парфюмерного магазина «Сирень» – никаких французских духов не было. Были арабские, по десять рублей, но их Тугунин взять не решился.

Он пошел обратно к бульварному кольцу, на почту. Теперь ветер дул навстречу, выбивал слезы из глаз. Автоматической связи со Свердловском на почте не имелось, следовало заказывать и ждать, и Тугунин порадовался этому. Ему хотелось как можно побольше убить времени, чтобы как можно скорее дотянуть до ночи, а там спать – и уж следующий день; и кроме того, оттягивалась пора, когда снова нужно будет выйти на улицу.

– …Ну неужели же нигде нет? – вновь спросила мать. В голосе ее Тугунину послышался упрек. – Сережик, может, ты не очень ходил, может, еще походишь – так нужно…

– Ну, не знаю, ну где еще смотреть, я во всех центральных магазинах за эти дни побывал, – раздражаясь, сказал Тугунин.

Мать в трубке помолчала.

– Так, понимаешь, нужно, – просительно вздохнула она затем.

Тугунин взорвался.

– Слушай, у меня сейчас кончатся минуты, а ты все вздыхаешь да объясняешь мне, как тебе нужно. Я спрашиваю – арабские покупать?

– Покупай, – безнадежно вздохнула мать. – Хотя…

– Что – хотя?!

– Ничего, – быстро сказала мать. – Покупай. – И спросила: – Почему ты так груб?

Теперь голос у нее был несчастный.

– Извини, – нехотя пробормотал Тугунин.

– Это ведь не для меня. Для себя я бы не стала тебя так тревожить.

– Да, да… – вновь пробормотал Тугунин.

Духи нужны были дочери материного мужа – подарить какой-то врачихе, а раз они нужны были его дочери, то он делал из матери фарш, заставляя ее добывать их.

– Ну все, больше ты ничего не хочешь сказать мне? – спросила мать укрепившимся деревянным голосом.

– Но ее же не устроят арабские? – хмуро сказал Тугунин.

– Нет.

– Так что же ты тогда?

– Ну так ты же говоришь, что нигде нет, специально звонишь…