Анатолий Курчаткин - Потрет женщины в разные годы

Нянька на улице уже маялась.

– Ой же ты, наконец! – сказала она с облегчением, увидев Эллу.

Сын рядом, взобравшись на оплывший, осевший черный сугроб, колотил по нему ребром металлической лопатки, шмотья грязного снега летели во все стороны, ему это нравилось, и он хохотал, что-то крича.

– Все, свободна, теть Маш, – сказала Элла. – Завтра я дома и послезавтра тоже, не приходи.

– Хорошо, хорошо, – поблагодарила нянька, но не уходила, топталась чего-то рядом.

– Чего, теть Маш? – спросила Элла.

– А дак вот… попросить бы тебя… сможешь, поди, – мелко посмеиваясь, с неловкостью в голосе сказала нянька. – Помидорчиков мне не достанешь? Килограммчик бы. Ироду-то моему… Тошно ведь там, так хоть свеженьких-то.

– Нет, теть Маш, что ты. Себе-то еле-еле. – Элла махнула рукой, как бы добавляя к сказанному: да уж трижды пожалела, что связалась с этими помидорами. – А чего ему сейчас помидоры-то? – спросила она. – Пусть лета дожидается.

– Дак оно конечно… пусть, – пробормотала нянька. И, заглядывая ей в глаза, заискивающе показала в улыбке свои желтые одиночные зубы: – Никак нельзя, да?

– Никак, теть Маш, никак, – сказала Элла.

– Ага, ага… – понимающе покивала старуха и, ни слова не говоря больше, пошла к своему дому.

– Ну-ка молотить там кончай – размолотился! – обратила Элла внимание на сына. – Слезай, кому говорю, вон все пальто мне испачкал.

– Да-а, а мне скучно, – переставая, однако, колотить по сугробу лопатой, заныл сын. – Все в детский сад ходят, а я возле дома здесь…

– Дурак, благодарить потом будешь, – сказала Элла, поддавая ему ладонью по затылку. – В детский сад захотел. Свинками-чумками там болеть. Слезай давай, кому говорю, сейчас папа выйдет, на машине поедем.

Уже темнело, воздух был грязно-фиолетов, в доме зажигались огни.

У матери в квартире не горело ни одного окна.

Элла попросила мужа не уезжать, оставила сына на улице и поднялась к материной квартире. На звонки ее за дверью не раздалось ни звука – матери дома не было. Элла постояла возле квартиры с минуту и спустилась вниз.

– Накрылся у тебя семинар, – сказала она мужу со смешком. Покручивая ключами на пальце, он прохаживался перед машиной.

– Как накрылся? – хотя тут же и догадался о причине, спросил он, мгновенно озлобясь.

– А чего ты так вскидываешься? – Элла открыла дверцу и села в машину. – Ну, накрылся и накрылся – вот уж трагедия! Вези нас домой обратно.

– Да меня же выгонят, дура ты такая, не понимаешь? Это ж мне для будущего нужно!

– Сам дурак, – сказала Элла. – Чего волнуешься? Не выгонят. – И снова засмеялась. – Будут выгонять – я схожу, поговорю, и не выгонят. Садись давай, успокаивайся. Успокаивайся – точно уж теперь на семинар свой не успеешь. Петр! – позвала она сына, отламывающего от скамейки у подъезда подгнившую планку. – Иди садись в машину!

– А это как же ты поговоришь? – иронически и настороженно спросил муж.

– Как? – Элла хмыкнула и пожала плечами. – Как обычно. Знаешь, какое у меня обаяние есть?

– Вот идиот, послушался тебя, – бормотал муж, устраиваясь за рулем. – Охота мне сейчас домой ехать…

– Ладно, – сказала Элла, – хватит. Мне охота. Поехали, ничего.

Все же они еще постояли возле дома минут десять, ожидая – может быть, мать появится, и тогда, пожалуй, можно будет попытаться исправить поломанные планы, но матери не было и не было, и они поехали.

Сын уже был уложен на раздвижной тахте в маленькой комнате, рядом с письменным столом, под книжной полкой с учебниками, по телевизору, по четвертой программе, начался уже фильм, когда Элла спохватилась, что не сходила, как хотела, к председателю кооператива. Она сидела в кресле, вытянув ноги, читала фамилии артистов, занятых в ролях, муж, торопясь успеть до начала действия, ползал на коленях по полу, собирал в коробку разбросанные по всей комнате игрушки. Ладно, завтра схожу, лениво подумала Элла, но потом подумала, что завтра снова может забыть, и послезавтра что-нибудь помешает, а там какой-нибудь случай – и уйдет у нее эта шапка, а председателю кооператива обязательно надо бы.

Она заставила себя подняться, оттолкнув назад мягко зашоркавшее колесиками по паласу кресло, опять слазила на антресоли, достала шапку и завернула ее в «Правду».

– Я через минуту, сейчас, – сказала она мужу.

Председатель кооператива был лысоватый, в очках, сутулый мужчина научного вида, с большим, похожим на грушу носом, толстыми лиловыми губами. Он был уже в пижаме, когда открыл Элле, и без очков, и жена его, промелькнувшая в глубине квартиры, тоже в ночной рубашке, – собирались уже, наверное, ложиться спать.

– А-а… да-да, спасибо, – неловко себя чувствуя перед Эллой в пижаме, сказал председатель, когда она развернула газету и достала шапку. – Я даже не ожидал, вот, право… Мы так давно уже с вами говорили об этом…

– Ой, ну вы меня просто не знаете, – сказала Элла, улыбаясь. – Если я что говорю – это точно. Сейчас, конечно, конец сезона, но зима-то ведь снова будет.

– Да-да, конечно, – сутулясь, покивал председатель. – Что вы, конечно, великое вам спасибо. Вот не думал. Вы извините, что не приглашаю, но мы уже видите…

– Ой, ну что вы! Да и мне некогда. Я вот только занести. – Элла приложила руку к груди.

– А-а… – несколько заикаясь, протянул председатель. – Сколько с меня?

– Чепуха. – Элла махнула рукой и снова приложила ее к груди. – Мы же соседи, сочтемся. У меня была возможность – и я вам достала.

– Нет, нет, подождите, как же так? – растерянно спросил председатель. – Нет, как же? Ну, ну… я не знаю, сколько она… пятьдесят? Шестьдесят? Семьдесят?

– Вообще двести двадцать, – сказала Элла и, увидев лицо председателя, еле себя сдержала, чтобы не заулыбаться. – Впрочем, если вы так уж хотите – ну, дайте мне рублей двадцать. Я не буду внакладе.

– Нет-нет, подождите… – забормотал председатель, но Элла оборвала его:

– Ну я же говорю вам – я себя не обманываю.

Председатель сходил в комнату и вынес две десятки. Элла взяла их, свернула и сунула в карман халата.

– Евгений Палыч, – сказала она, – там на восьмом этаже скоро трехкомнатная, я знаю, освобождается, а у нас заявление лежит, на расширение, вы поимейте в виду.

– Да-да, – пробормотал председатель. – Там вообще-то два заявления, ваше и из сорок третьей, но я…

– Мы ведь вперед подавали, – сказала Элла. – Да ведь?

– Н-не знаю, не помню, – снова заикаясь, помотал головой председатель. – Посмотреть надо.

– В крайнем случае, мы и переписать можем, – Элла пожала плечами. – И переписать ведь можно, Евгений Палыч?

– Да, да… то есть я не знаю… я подумаю… да, – сказал председатель.

– Из по-олей у-уносится пе-ечаль, из ду-уши ухоодит вон трево-ога… – напевала Элла, спускаясь с одиннадцатого этажа к себе на второй.