Анатолий Курчаткин - Потрет женщины в разные годы

– Нет, хозяйка! – поднял с пола свой раззявленный портфель слесарь. – Нет! Откуда? Мы же не строительная контора. Нам не дают никогда.

– Чепуха какая… Так мы, получается, еще и кронштейны сами доставать должны?

– А что, я вам доставать должен? – Слесарь двинулся к выходу из квартиры, и Нина Елизаровна принуждена была пойти за ним. – Раковина не у меня треснула. Надо было, как покупать, линеечкой-то померить.

Умело управляясь с чужим замком, он с ходу открыл его, распахнул дверь и с размаху захлопнул за собой – Нина Елизаровна не сумела сказать ему больше ни слова.

– Вообще, Нина, – услышала она за спиной голос Евгения Анатольевича, повернулась и увидела, что он вышел в прихожую вслед за ней, – вообще, конечно, прежде чем покупать…

Нина Елизаровна почувствовала, что ее разбирает неудержимый смех. Надо же, чтобы так все нескладно было. Надо же! Она покрепилась, покрепилась еще – и не удержалась, так и зашлась в смехе. Смеялась, не могла остановиться и махала Евгению Анатольевичу рукой, веля ему молчать. Как растерялся, когда слесарь его хозяином назвал!..

– Ой! – простонала она сквозь смех. – А ты и пиджак надел…

Евгений Анатольевич, зачем-то оглядел себя и быстро снял пиджак. Повесил его на вешалку у стены и попытался обнять Нину Елизаровну.

– Нина! Ты что, Нина?

Ника Елизаровна отстранила Евгения Анатольевича. Смех все не оставлял ее.

– Ой, боже мой! Это надо же… надел…

Евгений Анатольевич молчал теперь, ничего уже не понимая.

Держась за грудь, в полном изнеможении от напавшего смеха, Нина Елизаровна прошла мимо него в комнату, посмотрела на будильник. Времени до выхода на работу было у нее еще вполне достаточно, но она сказала сквозь всхлипы:

– Знаете, Женя, мне уже, оказывается, и на работу пора. Собраться да уходить.

– Нет, Нина! – снова попытался обнять ее Евгений Анатольевич. – Как же так? Нет, Нина…

Нина Елизаровна промокнула пальцем слезы в углах глаз, коснулась губами щеки Евгения Анатольевича и вновь отстранила его.

– У нас, еще будут встречи, Женя, еще будут. Не торопись.

И опять совершенно неожиданно для себя, не в силах удержатъся, засмеялась.

Войдя в квартиру, прямо в плаще, не разуваясь, Лида прошла на кухню, где обычно оставляли друг другу записки, взяла со стола записку матери, быстро пробежала ее глазами. Бабушку мать накормила бульоном с сухарями, а ото всего остального бабушка отказалась, слесарь, вызванный вчера, приходил, но раковину не поставил, а почему, мать обещала рассказать потом.

– Ну, потом так потом, – сказала вслух самой себе Лида. Почему не поставили раковину – не очень интересовало ее. Главное, что бабушка, как все последние дни, хоть и немного, но поела, то есть чувствовала себя неплохо.

Марина, пока Лида была на кухне, успела уже раздеться.

– Люблю, Лидка, почему-то у вас бывать, – проходя к комнате, останавливаясь на пороге и окидывая комнату долгим взглядом, сказала она. – Прямо наслаждение какое-то испытываю. Не знаю почему.

– В чужом доме всегда все кажется лучше, – раздеваясь, отозвалась Лида.

– Нет, наверное, знаю почему. – Марина ступила за порог. – Вот из-за этого ружья. Из-за твоей бабушки. Есть твоя бабушка, висит это ружье… и что-то такое в душе сразу… вот будто бы я не только сейчас живу, но и прежде жила…

Она остановилась напротив медвежьей головы, потянулась рукой, чтобы дотронуться до ружья, но Лида, тоже уже раздевшаяся, как раз в этот момент вошла в комнату.

– Не трогай только! – остановила она Марину. – Извини… Но ты же знаешь. Не надо. Как-то уж так у нас принято. Оно у нас после дедушки чем-то вроде идола. Мать считает, что оно заряжено.

– Семнадцать лет, как дедушка умер, и все заряжено?

– Да, я думаю, – Лида усмехнулась, – мама это выдумала в свое время, чтобы мы не трогали. А может, и правда. Не знаю.

– К бабушке мне как, можно зайти? – спросила Марина.

Лида отрицательно покачала головой.

– Подожди, я одна сначала.

Дверь в бабушкину комнату, как и обычно, была закрыта, разве что неплотно. Лида толкнула ее, зашла туда и закрыла дверь за собой.

Марина села в кресло возле журнального стола и снова обвела комнату долгим взглядом.

– Гляди-ка, как я… – проговорила она вполголоса, – что обнаружила: будто бы я не только сейчас живу… Гляди-ка. Оказывается, и такое необходимо. Вот уж странно. Совсем ничего это не дает в жизни, ровным счетом ничего, а однако…

Дверь бабушкиной комнаты открылась, и вышла Лида.

– Нет, Мариночка, – сказала Лида, вновь плотно закрывая дверь за собой. – Она стесняется. Там запах…

Марина понимающе и согласно покивала.

– Да-да… я бы, наверно, тоже. Не доведи только бог.

– Нет, Марина, ничего в этом страшного. – Лида опустилась в другое кресло, и теперь подруги сидели друг против друга, обе в одинаковых позах – откинувшись на спинки, тесно прижав, одна к одной переплетенные ноги, свободно свесив с подлокотников кисти рук, – только в Марине все было эффектнее, ослепительнее, во всем ее облике это было. – Как уж тобой распорядится природа, знаешь ли. – Дожила до старости? Значит, тут тебе и та болезнь, и эта, и принимай это все как должное. Умереть лучше, чем так маяться? Но, значит, природа еще не готова сделать это с тобой. Мы нынче все что-то хотим поперек природы. Все ее обмануть хотим. Счастье, счастье, счастье! А природа не понимает, что такое счастье. Одной и красота, и ум, и здоровье, другой – ничего. Хоть каплю бы чего, нет – ничего, а обеим жить! Ну и попробуй та, у которой ничего, потянуться за той, у которой все? Или вешаться, или от зависти яд той подсыпать – две крайности, а между ними столько всего… Природу не обмануть, нет. Что она тебе назначила, через то и пройдешь, и надо готовой быть все это принять, выстоять подо всем и не кваситься: ах, я несчастная!.. А если готова, то, глядишь, и из любого несчастья счастье выйдет.

Она произнесла все это не вгорячах, не захлебываясь от торопливости, а спокойно, медленно, с необычайной серьезностью – словно глубочайшее свое убеждение, так произнесла.

– Ох, Лидка! – с силой проговорила Марина. – Ох, накрутила себе! Ох, это надо же! Так ведь если так, то ты, выходит, самая у нас счастливая! Прямо хоть лопатой его у тебя греби, счастье, другим раздавай. Кому ты все это говоришь? Мне? Чем это ты так счастлива? Работой своей? Очень у тебя содержательная, интересная работа!

– Работа для женщины – это не главное.

– Что, любовь главное? – Брови у Марины демонстративно-удивленно поднялись. – Да он тебя эксплуатирует просто. Самым натуральным образом. Хочет иметь любовницу – и имеет. Да еще бесплатно совершенно.

– Марина! – запрещающе попросила Лида. – Мы с тобой уже говорили об этом.