Анатолий Курчаткин - Потрет женщины в разные годы

Марина покивала.

– Да, с тобой бессмысленно говорить, я забыла. Пардон. А только я тебе еще раз скажу: эксплуататор он, и все. Будь у него кто другая – и бросил бы тебя, прощай, лапочка. Вот я его как-нибудь столкнемся с ним, проверю. Улыбнусь ему, коленку покажу, посмотрим, как в нем взыграет.

– Перестань. – Лида улыбнулась. Ей было смешно. – Не опошляй. Уж кто-кто, а ты-то все знаешь.

– Ох, Лидка. Я то знаю, что я вот шмотье красивое новое надела – иду, на меня все мужики смотрят. Не оттого, что шмотье красивое, а я в нем себя такой чувствую, что они не оглянуться не могут. Или же мне один с Диксона три года письма шлет, на фиг он мне нужен, этот с Диксона, а перестанет он мне писать – как-то мне не так станет. И уж любить кого – так чтобы самой отрада была, а не ему отрадой быть. То есть я не против, чтобы ему, мне это приятно, конечно, но чтобы не за счет меня. Нет.

Лида снова улыбнулась.

– Ну, а я не против шмотья. Где оно?

– Да уж не зажму, раз принесла. – Марина поднялась с кресла. – Так будут все заглядываться – поедешь со своим Палычем, а приедешь с кем другим. – Она сходила в прихожую, принесла оттуда большую, модную сейчас – на длинном ремешке, чтобы носить на плече, – сумку, раздернула молнию и стала вынимать изнутри и выкладывать на диван платья, кофточки, юбки. – Вот, гляди. Меряй, что нравится. Что подойдет, то и возьмешь.

Лида, глядя на это роскошество, пришла в настоящий ужас.

– Да ты что! Весь свой гардероб принесла?

– Что ты, весь! – сказала Марина. – У меня же настоящие любовники, а не твой эксплуататор.

– Марина! – моляще проговорила Лида.

– А вот поглядим! – не столько ей, сколько самой себе сказала Марина. И спросила через паузу: – Чего вы в такую позднятину едете?

– Так у него отпуск. А я же нынче в приемной комиссии работала, тоже не ходила. На Кавказе, кстати, воздух еще в эту пору теплый. Ну, а не будем купаться – ничего страшного. Главное, вместе.

Марина махнула рукой.

– Вместе! Да любая дура на твоем месте давно бы сделала так, чтоб вместе. А в отпуск – как раз по отдельности.

– Марина! – с прежней мольбой произнесла Лида. – Делаешь добро, делай его обеими руками.

Марина взяла с дивана одно из принесенных ею платьев и, держа его на вытянутых руках, показала Лиде:

– Все! Видишь? Обеими. Как оно тебе?

– Ой, прелесть! – Лиду вмиг так и переполнило восторгом. – Именно то, что надо, ты принесла. Только бы впору оказалось…

– Да у нас с тобой все одинаково почти, – сказала Марина. И добавила: – Снаружи.

Лида никак не отозвалась на ее новую колкость: она уже вся была захвачена примеркой и, пожалуй, даже не слышала Марины. Быстро надевались и снимались кофточки, блузки, платья… Лида с жадностью и неуверенностью оглядывала себя в зеркале платяного шкафа на внутренней стороне створки.

– Слушай, я не знаю… вот это платье… – сказала она, надев очередное платье и все осматривая и осматривая себя в нем – явно оно ей понравилось и в то же время чем-то смущало. – Мне бы хотелось, чтобы он его посмотрел.

– Что? – взорвалась Марина. – Ну, Лидка! Да это не его дело. Приедете, наденешь, тогда и увидит.

– Нет, мне бы хотелось. Я ведь не сама по себе буду. С ним. А оно такое… я вся видна в нем. Все на меня будут смотреть. Ему это может быть не очень приятно.

Марина закатила глаза под лоб.

– Ну ты меня удивляешь! Да какое тебе дело – приятно, не приятно? Тебе оно нравится? Ну и все!

– Нет, мне бы хотелось. – Лида произнесла это как решенное. Она подсела к журнальному столу, поставила на него телефон и набрала номер. – Добрый день, – сказала она в трубку. – Будьте добры, позовите Андрея Павловича. – В паузе, пока там подзывале ее «Палыча», она посмотрела на Марину, и та, поймав ее взгляд, снова закатила глаза. Лида улыбнулась ей. – Здравствуй, Андрей, это я, – ответила она на его «слушаю» в трубке. – Ты мне нужен сегодня. – И засмеялась. – Нет, никаких шкафов двигать не требуется. И холодильник тоже. Буквально на пять минут.

«Палыч» стал допытываться, что все-таки за нужда у нее, но Лида лишь опять засмеялась:

– Узнаешь зачем. Не тайна, но… ты будешь смеяться, если я скажу. Приезжай, я буду ждать… Подъедет после работы, – сказала она Марине, положив трубку.

– Подъедет? – отозвалась Марина таким тоном, как что-то загадывала про себя. – Ну-ну!

Из бабушкиной комнаты донесся грохот чего-то тяжелого, упавшего на пол.

Лида опрометью бросилась туда. Но почти тут же и вышла обратно.

– Это бабушка. Пыталась судно сама взять. Всегда, когда в доме кто-то чужой, пытается сама. И всегда роняет.

Марина, зажмурившись, потрясла головой:

– Нет, не доведи бог!

Лида сняла платье, которое мерила, переоделась в свое. Примерка была закончена. Марина между тем что-то, похоже, обдумывала все это время.

– Слушай, – сказала она, – не хочется мне к Володьке на свидание идти… Отменю его. Давай и в самом деле эту работу вместе сделаем.

– Да ну что ты, – отмахнулась Лида. – Сделаю я все одна.

– Не из благородства, не волнуйся. – Марина подсела к телефону. – Неохота просто. Отменю. – Она набрала номер и, нежно называя того, с кем говорила, Володенькой, сообщила, что у нее страшное огорчение, срочную работу дали на кафедре, к завтрашнему дню прямо, цифровые выборки из отчетов делать. – Ученые наши всякие дурацкие липовые отчеты пишут, – сказала она, – а мы вон с завлаборантским отделением их обрабатывай… Все, пусть гуляет, – сказала она Лиде, закончив разговор. – Я в твоем распоряжении, начальник.

– Располагайся. – Лида выдвинула из-под обеденного стола стулья, достала из своей сумки и положила на стол ворох бумаг. – Я присоединюсь сейчас.

Она вынесла за бабушкой судно, принесла с кухни полиэтиленовый пакет с семечками, блюдце для шелухи, и они с Мариной углубились в работу. Работа была нудная, противная, но требовавшая большого внимания, и они молчали, лишь. изредка, когда уж не промолчать, по самой большой необходимости, обменивались отдельными фразами:

– А Пестунов разве два месяца со стройотрядом был? – спрашивала Марина.

– Видимо, – отвечала Лида. – Ставь, как написано.

– Господи! – восклицала Марина. – Сидоркина три статьи в журналы подготовила!

Лида понимала ее иронию и подхватывала:

– Сколько напечатают – это не важно.

Тишину вновь нарушала Марина:

– Что-то я не понимаю: Лысаков тут формулы изобразил. в какую же графу их вноситъ?

– Ставь в «научные работы» – одна, – предложила Лида.

За окном тем временем начало темнеть, и все быстрее, быстрее – день переходил в сумерки. Марина оторвалась от бумаг:

– Что-то я не вижу ничего. Свет, что ли, надо включить.

Лида тоже подняла глаза от своей таблицы.

– И в самом деле.