Фэй Уэлдон - Расщепление. Беда

— Ладно, завтра я с Рамом, — говорит Ангел. — Я попрошу его заехать на стоянку, и никто из вас меня не остановит. Что скажешь, Джелли?

— Я скажу, — сказала Джелли, — идет! У девочки может появиться прямо-таки аппетит к таким вещам. Я чувствую себя так бодро, непривычно, беспокойно. Я бы хотела, чтобы у нас с Брайаном была настоящая кровать, а не конторский диван; ему негде было развернуться. Но я не хочу пострадать. Не хочу складывать много яиц в одну корзину; да, поедем с Рамом на автостоянку. Распределим ношу. Анджелика?

Анджелика сказала:

— Ладно. Зря я обгрызла ногти. Может, это меня отвлечет.

Леди Райс сказала:

— Нет-нет-нет. Так нельзя. Секс с шофером? Это унизительно. Если кто-нибудь узнает, меня объявят нимфоманкой. И все эти годы добродетельной жизни пустить на ветер! Я не могу.

Но Ангел сказала:

— Извиняюсь, леди Райс, три голоса «за», один «против». Ты в меньшинстве. А я, правда, не могу просидеть еще вечер в этом хреновом отеле. Я пошла гулять, и вы все пойдете со мной.

— Куда? — спросили леди Райс, Джелли и Анджелика с некоторым испугом, но Ангел только захохотала и пристегнула свои чулки-сетки к подвязкам, свисавшим с ее кружевного пояса.

— Мне нравится, как он сжимает мне талию, — сказала она, — и как резинки тянутся вдоль ног. Терпеть не могу, девочки, ваши практичные колготки.

Анджелика и Джелли замолкли; выбора у них не было; только дать полную волю и взбалмошному, и упрямому эго. Удержать ее было невозможно. Она, Ангел, завладела их органами чувств — это она двигала руками и ногами, использовала рот, скашивала глаза. Верх остался за ней. Попозже, вместо того чтобы смотреть телевизор или уснуть, они все, включая леди Райс, спустились в бар, сопровождая Ангел, и позволили ей заказать тройной джин и раза два подмигнуть итальянской паре, мужу и жене, элегантным и искушенным, которые на отдыхе, казалось, искали третьего в свою постель. У Ангел было чутье, кому подмигивать и на чьи улыбки отзываться. Отозвалась Ангел именно так, как надеялись супруги, и они заплатили ей аванс. Двести фунтов наличными.

— Я реалистка, — объяснила Ангел остальным словно в извинение, когда брала деньги. — Мы же предоставлены самим себе. Мы не сможем продолжать работать у Брайана Мосса до скончания века. Рано или поздно, но он узнает. Нас уволят. И тогда что? А так у нас есть в запасе другая карьера.

— Потаскушка, шлюха, стерва! — неистовствовали остальные. Но Ангел и ухом не повела. И они испугались, что она и дальше не станет их слушать. Им пришел конец. «Наличные по завершении», как выяснилось, получить не пришлось. Ангел еще повезло, что она осталась живой.

На следующий день пришлось расплачиваться, да еще как! Леди Райс была так разъярена, несчастна и готова наложить на себя руки, что Ангел, присмиревшая, жалкая, поклялась, что никогда больше не повторит, — под угрозой, что леди Райс примет слишком большую дозу снотворного и прикончит их всех. Ангел запомнила урок. Больше никогда она не будет смешивать секс и деньги. Тут Джелли пришлось прогулять работу, чтобы оправиться от ночных эксцессов, а потому они не отправились на автостоянку с Рамом, и она чувствовала себя слишком разбитой, чтобы позвонить Брайану Моссу и предупредить, что не придет. И он подумает, что она вообще ушла от него. И не расстроится, заявила Анджелика, а Джелли, обвинив ее в грубом цинизме, вскоре умолкла — так она была измотана.

Под вечер они почувствовали себя лучше. Анджелика высказала мнение, что мир запретного секса слишком уж полон эвфемизмов, чтобы быть безопасным. Тебя могут убить, задушить или засечь до смерти, а затем избавятся от твоего трупа, и кто про это узнает? «Присоединиться к супругам в постели» звучит очень уютно, снежно-бело-простынно, зевотно и тепло, а оказалось знобяще холодным и негигиеничным, сведясь к срыванию одежды, хлыстам и наручникам, пока жена символически мстила любовницам мужа за прошедшие десять лет, с его согласия, а муж затем утвердил свое право иметь их, как, когда и каким образом ему угодно. Она заметила, что есть какое-то мазохистское наслаждение в роли жертвы, не имеющей выбора, но есть разница между тем, чтобы быть Скверной Девчонкой и Шлюхой, а под конец, если они выживали, шлюхи теряли свои золотые сердца от непрерывного соприкосновения с избытком зла и отчаяния; и они обзаводились безжалостными холодными глазами и безжалостной фальшивой улыбкой, которые пугали детей.

Она смирится с Ангел Скверной Девчонкой, но не Шлюхой. Понятия людей об этих последних чересчур романтичны.

— Ладно, ладно, ладно, — сказала Ангел. — Я усекла.

— Мне было так страшно, — сказала Анджелика.

— И мне, — сказала Ангел, — по правде говоря. — И она заплакала.

И они все тихонько поплакали.

— Мне нужен отпуск, — сказала Анджелика, когда слезы промочили подушку насквозь. — Необходим, и все. Я пас.

— И я, — сказала леди Райс.

— И я, и я, — сказала Ангел.

— Нет уж, Ангел, и не думай, — сказала Джелли. — Если я остаюсь расхлебывать, если мне предстоит ублажать Брайана Мосса, если мне предстоит приятно проводить время с Рамом, если я должна и дальше присматривать за нашим разводом, ты мне требуешься, Ангел.

— Рам! — сказала Ангел ободряясь. — Про Рама я и забыла!

У на Масгрейв откликнулась на объявление в «Таймс». Точно ответ на молитву Тулли Тоффнера, точно бешеный порыв леденящего ветра, сопровождающего богов в их странствованиях, она ворвалась в нижнюю приемную «Кэттеруолл и Мосс». За столом там как раз сидела Джелли — она помогала Лойс. Лойс, вновь рожденная христианка, подала заявление об уходе — в конце недели она, говорили все в конторе, начнет работать в фирме, где меньше скандальных сплетен и интриг. Хотя Брайан Мосс и сказал Джелли: «Проблема в том, что она влюблена в меня. И ревнует к тебе. Помнишь, как-то мне почудилось, что я запер дверь кабинета, а на самом деле не запер, и она распахнула дверь?..»

На что Джелли ответила: «Ерунда, просто ей недоплачивают и заставляют перерабатывать, как и всех нас»…

Он не обиделся. Казалось, ничто не могло заставить его обидеться — как ничто не могло заставить его платить ей больше. Но в любом случае ему нравится, когда она взъедается. Чем острее ее язычок, тем приятнее заставлять его умолкнуть, тем интимнее его вкус. Они вернулись от полноценного полового акта к его эрзацам — Ориоль победила в своем отсутствии. Все знают, что это не в счет.

Но теперь перед Джелли сидела Уна Масгрейв — сидела на ее столе и смотрела на нее пристально и взвешивающе, будто прекрасно знала обо всем, что происходило за кулисами. Джелли чувствовала, что встретилась со своей судьбой, своим возмездием; что в ее душе читают, как в открытой книге. Ей, решила Джелли, было лет шестьдесят пять — одна из тех женщин, которые рождаются неукротимыми и нестерпимыми; лицо благообразно красивое благодаря косметической хирургии, волосы, поредевшие от белокурости, но глянцевитые благодаря постоянным заботам; фигура, тощая благодаря сжигателям жира; большие кокетливые глаза; высокие силиконовые груди; длинные ногти на пальцах подвижных энергичных рук в буроватых пятнах. Джелли — или Ангел? — подумала, что пятна или не пятна, а длинные, острые багряные когти — это и опасность, и вызов для избалованного члена. И Ангел — или это была Джелли? — подумала: да, но ему придется так или иначе заплатить за это. И дорого.