Тим О'Брайен - Что они несли с собой

Вот кем я себя чувствовал — гражданским, и от этого мне стало грустно. Раньше эти ребята были моими братьями. Мы любили друг друга.

Наклонившись, Норман Боукер зачерпнул пригоршню льда, который растер по груди, потом выудил бутылку пива и открыл ее.

— Это случилось под Ми Кхе, — негромко сказал он. — Был чертовски, убийственно жаркий день, и мы все жрали таблетированную соль, чтобы просто не терять сознания. Даже дышать было нелегко. Все валялись в тени, дожидаясь вечерней прохлады, а потом вдруг кто-то спросил: «Эй, а где Морти?» Тогда лейтенант пересчитал всех по головам, и знаете что? Ни следа Морти.

— Пропал, — вставил Эйзр. — Раз и нет! Испарился, черт возьми, Морти!

Норман Боукер кивнул.

— Так вот, выслали два поисковых патруля. Ничегошеньки. Ни следа. — Прервавшись, Боукер полил тоненькой струйкой пива волдырь и слизнул жидкость. — К тому времени почти совсем стемнело. У лейтенанта Кросса едва истерика не случилась. Ты же помнишь, каков он, да? А затем, угадай что?

— Объявляется Морти, — произнес я.

— В точку, дружище. Объявляется Морти. Мы его едва как «погибшего в бою» не списали, а он взял и объявился.

— Мокрый до нитки, — вставил Эйзр.

— Эй, послушай…

— Ладно, но давай, рассказывай.

Норман Боукер нахмурился.

— Мокрый до нитки, — повторил он. — Оказывается, идиот пошел купаться. Можешь в такое поверить? Он в одиночку ушел из лагеря, прошагал пару километров, нашел реку, разделся, залез в воду и начал плавать долбаным брассом или еще каким расфранченным стилем. Ни кого-нибудь для охраны, вообще ничего. Угу, придурок просто залез голышом в реку.

— Жаркий день, — ухмыльнулся Эйзр.

— Не настолько же, — подал голос Дэйв Дженсен.

— Но ведь жаркий же.

— Картину сечешь? — продолжал Боукер. — Мы же про Ми Кхе говорим, там узкоглазые повсюду, а дурак решил искупнуться!

— Безумие, — сказал я.

Я обвел взглядом барак: тут было двадцать или тридцать парней, одни пили, другие уже отключились, но Морти Филлипса я среди них не нашел.

Боукер улыбнулся. Потянувшись, он положил руку мне на колено и сжал.

— В том-то и соль, дружище. Нет больше Морти.

— Как нет?

— Вся его удача вышла, — произнес Боукер. Его рука еще лежала у меня на колене, теперь легкая как перышко. — Несколько дней, может, неделю спустя ему стало круто нехорошо. Все время блевал, температура зашкаливала. Нет, он взаправду заболел. Джордженсон сказал, он, наверное, гнилой воды наглотался, пока плавал. Подцепил какой-нибудь вьетконговский вирус.

— Бобби Джордженсон? — переспросил я. — Где он?

— Остынь.

— Где мой добрый друг Бобби?

Норман Боукер прищелкнул языком.

— Так ты хочешь дослушать? Да или нет?

— Конечно, хочу.

— Тогда слушай. Морти заболел. Заболел так, что и помыслить страшно. Зверюга, а не болезнь: парень не может ни говорить, ни ходить, даже пернуть не может. Ничего не может. Точно его парализовало. Может, это был полиомиелит.

Генри Доббинс покачал головой.

— Не полиомиелит. Ты чего-то напутал.

— Я сказал — может быть.

— Не может, — отрезал Доббинс. — Только не полиомиелит.

— Да ладно, — не унимался Боукер, — я просто повторяю, что Джордженсон сказал. Может, чертов полиомиелит. Может, та странная слоновья болезнь. Слоновья задница или что там еще.

— Ну да, но не полиомиелит.

Сидевший один у стены, Эйзр усмехнулся и щелкнул пальцами.

— Вот тебе и вся соль, — сказал он. — Не трать удачу по мелочам. Экономь.

— И то верно, — откликнулся Митчелл Сандерс.

— Черед Морти пришел, — добавил Дэйв Дженсен.

— Даже с запозданием, — вздохнул Сандерс.

Норман Боукер серьезно кивнул.

— И как можно было такого дурака свалять? Нельзя просто так разбрасываться удачей.

— Аминь, — откликнулся Сандерс.

— Долбаный полиомиелит, — вставил Генри Доббинс.

На какое-то время все притихли. Не было нужды говорить, потому что думали мы все одно: про Морти Филлипса и про то, как помогает или не помогает тебе удача и как невозможно просчитать шансы. Существует миллион способов умереть. Например, от пули. А еще есть мины-ловушки и противопехотные мины, гангрена и шок, и полиомиелит от вьетконговского вируса.

— Где Джордженсон? — спросил я.

И еще одно. Трижды в день, чем бы я ни занимался, я должен был всё бросать, искать укромное место, спускать штаны и наносить антибактериальную мазь. От нее на штанах оставались следы, огромные желтые пятна, поэтому, естественно, меня преследовали шутки. Одна была про затянувшееся стояние в карауле, другая — про геморрой, остальные — еще более глупые и совсем не смешные.

В первый день по прибытии «Альфы» я так и не наткнулся на Бобби Джордженсона. Ни во время кормежки, ни в клубе, ни даже на пьянке в бараке роты «Альфа». В какой-то момент я едва не пошел его искать, но мой друг Митчелл Сандерс сказал, мол, забудь.

— Оставь всё как есть, — произнес он. — Парнишка, конечно, напортачил, но, не забывай, он же зеленый был. Совсем желторотый, помнишь? Дело в том, что сейчас у него гораздо лучше получается. Да брось, парень свое дело знает. Думай, что хочешь, но он отлично ухаживал за Морти Филлипсом.

— И потому все в порядке?

Сандерс пожал плечами.

— Люди меняются. Разные ситуации. Неприятно это говорить, старик, но ты отстал от жизни. Джордженсон… он теперь свой.

— А я нет?

Сандерс с минуту на меня смотрел.

— Нет, — сказал он. — Наверное, нет.

Напряженно, с прямой спиной, как совсем чужой, Сандерс отошел в другой конец барака, лег на койку и сделал вид, что читает журнал.

Я почувствовал, как во мне что-то всколыхнулось. Это был гнев — отчасти, а еще это было ощущение чистой и бесконечной утраты: я больше не свой. Они были солдатами, а я — нет. Через несколько дней они соберут снаряжение и вернутся в джунгли, а я буду стоять на взлетном поле и глядеть, как они уходят, а когда они исчезнут из виду, проведу день, загружая боеприпасами вертолеты, пока не настанет время идти смотреть кино, или играть в карты, или напиваться, чтобы заснуть. Забавно, но мне почудилось, что меня вроде как предали.

Я долго смотрел на Митчелла Сандерса.

— Лояльность, — пробормотал я. — Такие уж друзья.

На другое утро я все-таки я столкнулся с Бобби Джордженсоном. Я загружал на взлетной площадке ящики в «Хьюи», и когда последняя «стрекоза» взлетела, я, застегивая рубашку, оглянулся и увидел, что он стоит, прислонясь к моему джипу, ждет меня. Вот так сюрприз! Он казался меньше, чем я помнил: мелкий такой хорек, недомерок.

Поймав мой взгляд, он нервно кивнул.

— М-да, — протянул он.

Сначала я просто смотрел на его ботинки. Ботинки… их я помнил с того момента, как меня подстрелили. Я где-то у Сонг Тра Бонг, во мне пуля, боль мучительная, но по какой-то причине в памяти у меня застряла девственная кожа его отличных новеньких ботинок, только-только с фабрики, ни царапин, ни пыли или красной глины. Ботинки были из тех ярких деталей, которые невозможно забыть. Как камешек или травинка — ты только смотришь во все глаза и думаешь: «Господи Боже, это же последнее, что я увижу на свете!»