Маргарита Зверева - Солнце внутри

– И что же это за место?

– А еще ты должен научиться не задавать преждевременных вопросов, – внезапно Барона передернуло, как от вкуса лимона. – Вот оно снова, это чертово время. Тьфу! Ладно, бери свои вещи и спускайся. Внизу тебя уже ждет машина.

Я торопливо обулся, взял пакеты и прошел к двери. Дворецкий так и держал поднос с часами, но глаза его были закрыты, словно он спал. Барон недовольно откашлялся.

– Да, ваше благородие? – испуганно проснулся он, часто моргая.

– Наш дорогой гость уходит, вам стоит попрощаться на следующие… Скажем просто, надолго.

Грусть завалила меня внезапной лавиной. Я, конечно, подозревал, что следующей нашей встрече с Бароном суждено состояться не скоро, но слышать это от него самого было неожиданно больно.

– До свидания, – заставил я себя улыбнуться дворецкому.

– Au revoir, – слегка склонился тот, раскатывая букву Р на русский лад.

Большого сожаления я не наблюдал, только тщательно скрываемое любопытство.

– До свиданья, – повернулся я к стоящему посреди коридора Барону.

Мне хотелось сказать что-то важное и веское, но в голову приходили одни банальности.

– Спасибо, – прошептал я наконец.

– Пока ты не знаешь, за что благодаришь, – сложил он руки за спиной. – Смотри, может, потом еще пожалеешь. Нет! Не надо больше ничего говорить! Иди!

Я открыл дверь и ступил в темноту.

– И хорошо проверь пакеты, перед тем как выкинуть их, – услышал я напоследок. Дверь тяжело и медленно закрылась, в очередной раз отрезая меня от сказки, которую я так боялся потерять, что еле преодолел первые метры по лестнице.

За мной как будто тянулась резинка, и приходилось убеждать свои ноги, что надо идти дальше, не поддаться тяге и не сорваться обратно к двери Барона. Пройдя таким образом первый пролет, я повернулся и ударил рукой по воздуху, словно там действительно была сдерживающая резинка. И, сам того не ожидая, я почувствовал облегчение и стремглав понесся вниз, чтобы не передумать. Хотя что-то говорило мне, что, даже если бы я в истерике бился на половике перед квартирой, дверь больше не открылась бы.

На улице прямо напротив входа меня ждал черный «Роллс-Ройс». Хотя тогда я, конечно, не понял, что это за марка, а просто увидел внушающую уважение, недосягаемую для обычных смертных машину. Я подошел и заглянул в окно. Суровый коренастый водитель, очень похожий на русского, не повел и глазом в мою сторону. Но во мне с каждой минутой зарождалось все больше уверенности, и я, не задумываясь, открыл заднюю дверь, бросил пакеты на сиденье и сам нырнул в просторный салон. Стоило мне закрыть дверь, как машина тронулась и понесла меня по набережной. Быстро и плавно.

Ресторан, в который меня отправил Барон, на самом деле был кораблем.

То, что мне пора выходить, я понял только по тому, что мы остановились на сколько-то продолжительное время.

– Это… – обратился я к складке на затылке водителя, но осекся, справедливо положив, что не стоит тратить время на лишние вопросы, ответа на которые все равно не последует, и вышел к причалу.

«Роллс-Ройс» незамедлительно отплыл и смешался с потоком красных фар, и только сейчас я заметил, что стою прямо напротив светящейся Эйфелевой башни, на самом верху которой находились прожекторы, бегающие по ночному небу. Буквально пару дней тому назад мы приходили к ней днем и топтались в длиннющей очереди, чтобы попасть наверх, и тогда я не просто недооценил эту стальную громадину, а даже слегка ее невзлюбил из-за потраченного времени. Но теперь она блистала передо мной во всей своей прелести, и я понял, что смотреть на Париж надо не с Эйфелевой башни, а так, чтобы было видно ее саму.

Полюбовавшись вдоволь, я пристроился к очереди элегантных дам и статных мужчин, ждущих на деревянном трапе у пирса. При виде вечерних платьев и костюмов я было спохватился из-за своего неподобающего вида, но быстро вспомнил, что мои протертые джинсы с курткой были больше не на мне, а лежали плотно утрамбованные в пакете. Сейчас я был одет в первый выбранный Бароном комплект из бежевых брюк, белой рубашки и голубого свитера и чувствовал себя вполне уместно.

Наконец вход на корабль открыли, и очередь стала двигаться. Высунув голову из толпы, я увидел, что заходящие протягивали портье билеты, и несколько заволновался. Поспешно я стал шарить по пакетам в поисках своего, но тут очередь неожиданно быстро поднесла меня ко входу. Я испуганно уставился на скучающего портье во фраке.

– Mon… Je… – заикнулся я, но с перепугу забыл весь французский.

Портье обвел меня высокомерно-недовольным взглядом и уже открыл рот, чтобы выдать что-то явно язвительное, но вдруг его выражение лица молниеносно поменялось. Недовольство сменило трепетное возбуждение, а уставшие глаза округлились.

– Monsieur Adam, c’est vous? [13] – спросил он полушепотом.

– Oui, c’est moi [14], – облегченно отозвался я.

Французский мой стремительно возвращался. Портье засуетился, заспешил по трапу внутрь корабля, схватил проходящего мимо официанта и взволнованно зашептал ему что-то на ухо, то и дело косясь на меня. Официант выразительно поднимал брови и бросал любопытные взгляды в мою сторону, а потом тряхнул волосами, выпрямился и подошел ко мне, лучезарно улыбаясь.

– Добрый вечер, месье, – учтиво склонил он голову. – Разрешите проводить вас к вашему столику.

Уже за спиной я услышал шушуканье за подставленными ко рту ладонями и заметил, что меня это нисколько не тревожило. Легким шагом я следовал за официантом по кораблю-ресторану. Слева и справа от прохода были расставлены столы с белыми скатертями, высокими серебряными подсвечниками и небольшими аранжировками из роз цвета слоновой кости. Стены и крыша корабля состояли сплошь из стекла, так что вечерняя темнота заливалась в само помещение и разбавлялась только незначительно свечами на столах и подвешенными лампами. И как будто этой красоты не было достаточно, прозрачный зал был наполнен ненавязчивой музыкой, которую даже такой неискушенный слушатель, как я, сразу мог определить как живую. И действительно, на носу корабля я увидел площадку с роялем, за которым сидел молодой пианист с напряженным выражением лица, идущим несколько вразрез с расслабленной музыкой, которую он играл. Светлые волосы лежали волнами, а немного более темные усы с бородкой не могли скрыть напряженности уголков рта, и у меня невольно сложилось впечатление, что он глубоко презирает то, что делает.

– Voila, monsieur [15], – указал мне официант на столик в самом носу корабля, находящийся слегка отдельно от всех остальных.

Поблагодарив, я отставил пакеты и сел. Рояль был теперь справа от меня, так что я смотрел на спину пианиста, а передо мной открывался ничем не заслоненный вид на Сену и ее набережные. Я глубоко вдохнул, на секунду прикрыл глаза, а потом осмотрел стол, за которым сидел. Помимо серебряного подсвечника и белых цветов, я теперь заметил громоздящуюся гору из тарелок и приборов. Сперва я подумал, что ко мне должны еще кого-нибудь подсадить, но потом вспомнил, что в приличных местах вроде этого гостей всегда сбивают с толку подобным приемом. В животе промелькнул прекрасно знакомый страх. Полностью искоренить в себе смущение и неуместный стыд всего за один день было все же невозможно. «Хорошо, что тут меня хотя бы никто не видит», – подумал я.