Лидия Ульянова - Здесь и сейчас

— Ты хочешь с ней познакомиться? — ревниво спросил мой проницательный малыш. В его голосе слышались новые, непривычные нотки, словно он заранее подозревал меня в том, что его подружка мне не понравится.

— Да я не ставлю это целью, — соврала я, почувствовав укол в сердце. — Просто хочу, чтобы ты помнил, что это и твой дом, ты всегда можешь приглашать друзей. Агнет ведь твой друг?

— Друг, — без раздумий подтвердил сын, и я чуть-чуть успокоилась, спросил подозрительно: — А ты не будешь к ней приставать?

— Приставать? — притворно изумилась я. — Зачем мне к ней приставать? Она к тебе в гости придет, а не ко мне. Ты же не пристаешь к моим гостям.

— А к тебе никто не приходит, — безжалостно возразил мой малыш.

Что поделаешь, он прав, ко мне действительно почти никто не приходит. Разве что Эрика изредка, по делу, или соседка, когда необходимо решить общий вопрос типа стрижки кустарников, живой изгородью тянущихся вдоль дороги. А ведь я не интроверт и не мизантроп, в Мюнхене у меня были подруги и приятели, с которыми мы регулярно оттягивались вечерами в клубах, в пивной или у меня дома. Но это было еще до Юргена. Странно, неужели Юрген так повлиял на мое мировоззрение? Я никогда раньше этого не замечала и над этим не задумывалась.

Видимо, я заметно погрустнела от непосредственного детского высказывания, и сын принялся оправдываться с виноватым выражением лица:

— Прости, мам, я не то хотел сказать…

— Ничего страшного, малыш, я не обиделась.

По большому счету, появись у меня сейчас повод пригласить гостей, я бы отказалась. У меня и так почти каждую ночь гости. В голове.

Агнет легко согласилась прийти к нам вечером. Обычная двенадцатилетняя девчонка с брекетами на зубах, сотней заколок в волосах, в линялых джинсах и майке с медведем Кнутом во всю грудь. Она ничуть не смутилась при виде меня, наоборот, можно было подумать, что пришла она именно ко мне. Она отказалась смотреть кино и битый час просидела возле меня на кухне, словно тут было намазано медом. А впрочем, можно понять: Оли по натуре неразговорчив, а Агнет оказалась удивительной болтушкой. Может быть, она интуитивно, по-женски, чувствовала, что всласть поболтать можно только с женщиной? Удивительно, что их связывает, таких разных?

Мне, надо признаться, было интересно с этой маленькой женщиной, которая радостно предложила мне помощь в приготовлении бутербродов. Она вымыла помидоры, ловко разобрала на веточки петрушку, отщипнув хвостики, намазала маслом ломтики булки. Оливер бесцельно слонялся туда-сюда, тоскливо закатывая глаза, пока терпение окончательно не покинуло его, и он не пошел в одиночестве смотреть футбол.

Я искренне надеялась, что интерес девочки ко мне не вызван рассказами Оливера о материнских странностях. А если и так, то в ее глазах я, кажется, не выглядела сумасшедшей, девочка не расспрашивала, она больше рассказывала о себе.

Я узнала, что Агнет живет с мамой, которая работает в местной газете и мало бывает дома. С отцом Агнет мама развелась, а больше замуж не хочет. А еще у Агнет есть старший брат, уже совсем взрослый, он изучает медицину на факультете в Бремене, и у него нет подружки, он считает, что создавать семью еще рано. Отец работает в Бремене, и он тоже не собирается жениться. По-моему, Агнет просто очень хочется побывать на свадьбе. Короче, обычная среднестатистическая немецкая семья.

— Папа работает в Бремене, он психотерапевт. Знаете, у него очень много работы, — с милой улыбкой заявила девочка, и я внутренне напряглась. Неужели этот визит был спланирован моим малышом, чтобы познакомить маму с психиатром? Тогда они оба прекрасные артисты, эти дети.

От напряжения руки у меня дрогнули, и из них выпала тарелка с приготовленными горячими бутербродами. Разумеется, все бутерброды шлепнулись на пол вниз расплавленным сыром, и сверху их аккуратно накрыло тарелкой. Я только и смогла, что издать протяжный вопль и всплеснуть руками над кучкой отходов, готовых пару секунд назад порадовать наши желудки.

— Ой! — в унисон со мной отреагировала Агнет и тут же радостно заявила: — Главное, что тарелка не разбилась.

Мне было не жаль старой тарелки, а Агнет пояснила:

— Если бы тарелка разбилась, то пришлось бы все выбросить, а так можно еще съесть.

Я с сомнением взглянула на погребенную под тарелкой горку и принялась искать веник.

— Да вы не переживайте, я сейчас подниму, мы еще по кусочку сыра сверху положим и по помидорке и заново запечем. Глядите, все очень удачно упало, даже по полу не размазалось.

— Агнет, нельзя есть с пола, — взмолилась я, пытаясь остановить ее хозяйственный пыл.

— Почему? — удивилась малышка. — Мой брат говорит, что подвергнутое термической обработке не является опасным. А пол у вас совсем чистый, даже пыли нет.

Еще бы, у меня в доме с определенного времени пол моется ежевечерне.

Агнет разложила по тарелке испорченные бутерброды и с удовольствием продемонстрировала мне:

— Да посмотрите же, фрау Таня! Совсем чистенькие. Зачем их выбрасывать?

Определенно, хозяйственная девочка. Вот так и бывает, если мама работает допоздна, папа в Бремене, а старшему брату рано создавать семью.

Должна признаться, в глубине души я была с ней согласна, но признаться постороннему подростку, что могу есть бутерброд с пола, было как-то непедагогично.

Расценив мое молчание как знак согласия, она проворно накрыла сыром и помидорами испорченные шедевры и сунула тарелку в микроволновку.

— Мой брат ни за что не стал бы выбрасывать, — убедительно заявила она, чтобы придать мне уверенности, — он посмеялся бы и сказал: «Сейчас мы все исправим!»

«А что сказал бы твой папа-психиатр?» — подмывало спросить меня, но к теме папы Агнет больше не возвращалась.

На запах расплавленного в печке сыра не замедлил явиться Оливер. Мы с Агнет заговорщицки переглянулись и ни словом не обмолвились о случившемся с бутербродами конфузе. Зачем ему знать?

С самого рождения сына я мужественно готовлюсь к тому, что когда-нибудь мне придется его отдать, в его жизни появится другая женщина, которую он полюбит более сильной любовью, нежели любовь к матери. Какой она будет? Как я смогу разделить с ней единственное, самое дорогое в моей жизни? Я ревную его к этой женщине уже сейчас, прекрасно отдавая себе отчет в том, что, возможно, эта самая женщина в настоящий момент трясет погремушками или писает в памперсы. Но в этот вечер я впервые почувствовала, как именно все будет выглядеть. Мне было ужасно грустно, хоть, слава Богу, видимых причин для грусти и не было.

Здраво поразмыслив, я поняла, что никакого заговора между детьми не существует, никто не собирается надевать на меня смирительную рубашку, что Оливер и Агнет просто друзья и что у меня развивается паранойя по поводу собственного психического здоровья.