Наталья Черных - Неоконченная хроника перемещений одежды

По выходе из стационара отметилась у невропатолога. И нужно было возвращаться в «Рогнеду». В первый же день написала заявление об уходе, после чего ходила некоторое время потрепанная вызванным этим заявлением шквалом. На следующий день после одного довольно долгого и тяжелого звонка иностранного клиента рука снова упала. Успела добежать до туалета, но тут началась мигрень. Вспомнив, что заявление написано, пошла в бухгалтерию, сказала, что приступ, и уехала в Теплый Стан.

Когда начался шквал звонков из «Рогнеды», приехала и, теряя ручку, написала заявление на отпуск, так как Яша подписывать заявление об уходе не желал. А вот заявление на отпуск принял и завизировал, понимающе кивнув. Отпускные мне полагались мизерные. Таким образом вопрос об уходе был отодвинут на некоторое время, но не решен. Для «Рогнеды». Но не для меня. Думаю, что Яша тоже понимал, что все равно уйду. Однако представитель была против того, чтобы уходила. Не знаю почему. Видимо, после сделки она была уверена, что много значит в моей судьбе и имеет влияние на дела в «Рогнеде».

Отпускных было ровно столько, чтобы уехать к морю, покончить самоубийством и успокоиться. Обдумывая, как все это лучше обставить, повадилась ходить по Арбату. Однажды услышала знакомые звуки. Пели «Все идет по плану» возле Смоленской. Нелепый молодой чувак с напарником, в две гитары. Напарник был гопнического вида, но оба, как было заметно, из армии фанатов ГО. Гитары шли упруго, ясно и слаженно, а вот голоса тонули. В моей голове мгновенно еще одна вещь встала на положенное место.

«Гражданскую оборону» не любила со времен Ванечки, а он Летова обожал. Однако безусловно реагировала на «Все идет по плану» и «Русское поле экспериментов». Все остальное виделось мне осыпающейся с зерен шелухой. Накануне расставания с Ванечкой полностью прослушала и приняла весь альбом «Русское поле экспериментов». А после расставания, в недолгую эпоху доверительных бесед с Семой, записала на студии «Прыг-скок».

Идет смерть по улице, несет блины на блюдце.

Альбом был записан и прослушан. Мажористая студия звукозаписи, где за «Прыг-скок» нужно было платить деньги, вызывала подозрение. К Егору, который так и остался блондинистым нервом накануне отключения электричества во время концерта, подозрение не относилось. «Прыг-скок» начал во мне жить, исподволь. Теперь пришло время ему выйти наружу.

Две гитары, пара фанатов и «Все идет по плану» мгновенно закрыли все полученные в «Рогнеде» нервические дыры. Настало время определяться.

Двадцать семь лет, ни разу не была замужем и не собираюсь, не живу половой жизнью. Это не поражение, это победа. Над узами кровного родства, потому что уже не дочь и никогда – жена и мать. Дочерние отношения теперь, с момента осознания этой победы, – не более чем условность. В субординации, конечно, есть наслаждение. В оппозиции: член семьи – личность, личность еще не свободна от оболочки.

Тогда поняла, что не могла бы назвать себя свободным человеком – свободный человек требует того-то и того-то. Мне не нужна свобода личности; считаю, что человек изначально несвободен. Мне не нужно соблюдать мои права; права человека – это политический термин, и ко мне, стоящей на Арбате без денег, это не относится. Мне не нужно бороться за жизнь, потому что жизнь – нечто аллертное и переменчивое, что в самом своем начале борьбы не подразумевает. Мне не нужно ни вставать в строй, ни выходить из строя, потому что у меня нет политических убеждений. Политикой была Иля – существо в платье за тридцать пять рублей из пластиковых нитей с белыми каплями по черному фону, капли изображали цветы. Мне не нужно искать того, кого буду любить, и того, кто меня полюбит. Мне даже не нужен мужчина. Или женщина, что, в общем, тоже – секс. Секс – универсальный инструмент. Он многофункциональный, приятный и действенный. Но для секса ради секса нужно очень много лекарств, времени и денег. Либо установка на смерть, которую в процессе очень сложно удержать. Поиск новой встречи ради секса сильнее установки на смерть. Личные отношения крепче общественных и гораздо более политизированы. Личные отношения подразумевают развитие в семейные либо разрыв. Не мутировавшие в семью отношения неизбежно заканчиваются. Изначально конечные отношения меня не устраивают, скорее откажусь от социального статуса, которого, впрочем, добиваюсь. Инвалид! Существо с ограниченными возможностями. Но не более чем существа без инвалидности.

При таком взгляде человеческая любовь и дети не более чем инструменты манипуляции соцобъектом – отдельным человеком, по рукам и ногам связанным соцпаутиной. И любовь и дети – это шантаж, вынуждающий принять двойной счет жизни. Мы с тобой поженимся, будем слушать на кухне «Гражданскую оборону» и нянчить нашего малыша. А потом ты или я устроимся на хорошую работу, получим жилье, сделаем ремонт. И снова послушаем на кухне в день нашего юбилея «Гражданскую оборону». Когда представила эту картинку, которой многие мои торчевые знакомые соответствовали, проглотила слюну, чтобы не сплюнуть, и поехала домой. Однако у самого метро развернулась и села на троллейбус: к Анне.

Анна дома была одна. Дети пошли на спектакль, который давали православные артисты подворского театра, Эйнштейн уехал к клиенту: чинить компьютер и загружать новый софт.

Начала разговор с вопроса об исповеди.

– Отец Феодор служит по вторникам. Исповедовать начинает в восемь утра. А еще после литургии иногда принимает, беседует.

Анна, в чем-то легко-сером, босая, поправляя непокорно-короткую косу, смотрела в окно, излучавшее начало лета. Она все же была ангелом. Мне было досадно на себя – не очень умела сразу прощать ее резкости. Именно сразу прощать. А сразу прощать очень хотелось. Мне даже нравилось, что не испытываю преклонения перед нею, а она вызывала почти у всех, кто знал ее, именно преклонение. Это была икона. Согревавшая мое сердце живая икона. Мне уже не нужно было падать перед нею ниц.

Ощущение перед поездкой на подворье к возлюбленному Анной отцу Феодору было приятным. Наверно, так бывает, если бо́льшую часть денег поставить на зеро, но никогда не играла в рулетку. Да и само сравнение беседы со священником и рулетки невозможно в принципе. Но было именно так.

Если бы у меня на лбу написано было – что дальше перечислю. Что мать у меня верующая, хотя и несколько по-деревенски. Что именно она сформировала меня христиански ориентированной, и это уже не исправить, а попытки исправить в высшей степени унизительны, так как перебежчиков нигде не любят. Что не причащалась лет так двадцать. Что на мне блуд, воровство, празднословие и передавшаяся от мамы прелесть, а также чтение гностических книг, работ Гурджиева и Кроули, интерес к формам и телам и помешательство на почве одежды. Меня не то что отец Феодор не принял бы – меня бы на территорию подворья не пустили. Но ввиду того, что «все идет по плану», даже сомнений не возникло в осмысленности поездки. Даже не думала о результате. Шла, как идут против сильнейшего тока, и смысл был именно в этом. Если бы стала рыбой, сказала бы: иду на нерест. Нерест был назначен на ближайший вторник. То есть оставалось ждать всего пару дней.