Марк Хэддон - Крушение пирса

Гевин встал с постели и направился вниз, в гостиную, с твердым намерением сказать Эмбер, что она должна уйти, но так и не смог заставить себя это сделать. Хотя музыка его раздражала, и ему был противен запах сигаретного дыма, и он отлично понимал, что появление в его жизни этой особы лишь ускорит его падение навстречу некой, пока еще неясной катастрофе, но одного присутствия Эмбер в его в доме было достаточно, чтобы он чувствовал себя почти комфортно или, во всяком случае, гораздо лучше, чем в пустом доме, где с угрожающей скоростью росла груда нераспечатанных писем и без конца звонил телефон. Звонил и умолкал, звонил и умолкал. И где находились те самые фотографии в рамках, которые он давно спрятал в ящик буфета.

Они оба уходили и приходили когда хотели, и через пару дней Гевин обнаружил, что у Эмбер уже имеется собственный набор ключей от его дома, хотя он не помнил, чтобы она спрашивала у него на это разрешение. Но теперь он вообще плохо помнил недавние события — его память все сильней окутывал туман опьянения, сменявшийся туманом похмелья, а он, по-прежнему тщетно надеясь разогнать этот туман с помощью болеутоляющих таблеток и силы воли, без конца давал себе обещания бросить пить, но обещания эти, конечно же, не выполнял.

Эмбер прожила у него примерно неделю, когда однажды, вернувшись в полдень домой из универсама «Теско», Гевин увидел ее на кухне с каким-то мускулистым, но довольно худым мужчиной в спортивном костюме. Они ожесточенно о чем-то спорили. Гевин, отчетливо чувствуя и запах пота незнакомца, и запах его дезодоранта, который был явно не в силах победить первый «аромат», строго спросил:

— Что вы делаете в моем доме?

— Мы с Эмбер беседуем, — ответил незнакомец, даже не обернувшись.

— Эмбер?..

— Мне очень жаль, Гевин, — тут же откликнулась она.

— Да ни фига ей не жаль! — засмеялся мужчина. — Ведь тебе, черт побери, никогда не бывает жаль, верно, детка?

Гевин сказал себе, что должен защитить честь Эмбер, но на самом деле гнев, вызванный этой ситуацией, не имел, пожалуй, никакой конкретной цели и был всеобъемлющим. Собственно, основным желанием Гевина было искоренить чувство стыда, которое он испытывал, позволив всему этому с ним случиться.

Он был крупным мужчиной и все еще достаточно сильным, хотя последние три месяца почти не занимался своим здоровьем, но и противник у него оказался не промах — он хоть и был меньше Гевина ростом, зато явно не раз участвовал в драках. Они ненадолго сцепились, затем оба споткнулись о кресло, упали на него, и оно под их тяжестью развалилось на куски. Незнакомец, извернувшись, ухитрился боднуть Гевина снизу и сломал ему нос. Боль была так сильна, что Гевин на мгновение ослабил хватку, и противник вывернулся, вскочил, изо всех сил дал ему пинка под зад и, схватив в охапку Эмбер, поспешил убраться из дома. Гевина дальнейшая судьба Эмбер абсолютно не интересовала, ему было все равно, что с ней будет. Его даже сломанный нос и разбитая физиономия не особенно заботили. Больше всего его страшило то, что в доме он теперь останется совершенно один.

Он обратился в местное отделение «Скорой помощи» и был огорчен и одновременно обрадован тем, что там его никто не узнал. Домой он вернулся лишь часов через пять с повязкой на носу и обнаружил, что украдены его айфон, бумажник, который он забыл на столике в холле, телевизор, музыкальный центр, ноутбук и паспорт. Он тут же позвонил в банк, чтобы заблокировать карту, но оказалось, что его текущий счет уже успел уменьшиться на три тысячи фунтов. Затем Гевин позвонил слесарю, чтобы сменить замки, но тут же отменил вызов, вспомнив, что ему абсолютно нечем расплатиться. Выпив полбутылки виски, он лег на диван и потерял сознание; очнулся он примерно через час, мордой в собственной блевотине.

На следующий день Гевин отправился в банк, поскольку ему необходимы были наличные. Его терзало чудовищное похмелье, пол-лица было скрыто повязкой, никаких документов у него не имелось, и доказать, что это именно он, ему не удалось — подвела еще и слабая выдержка. В общем, он поспешил уйти до приезда полиции и, вернувшись домой, обнаружил, что замки в двери уже сменили — но сделал это совсем другой слесарь, вызванный судебными приставами, предъявившими на дом свои права. Под дверь был подсунут конверт в целлофане с письмом, в котором объяснялось, каким образом Гевин может вернуть имущество. Он попытался разбить переднее окно, швырнув в него синий мусорный бачок, но оконный проем был слишком узким, а отдельные стеклянные панели слишком малы, так что высадить окно ему не удалось, только стекло разлетелось вдребезги. К тому же крышка бачка открылась, и к ногам Гевина посыпался мусор и всевозможные бутылки, причем одни разбились, а другие просто измочили ему брюки остатками вина и пива.

На депозитном счету у Гевина имелось пять с половиной тысяч фунтов, а в кармане — всего шесть фунтов сорок три цента. Ему очень хотелось выпить чего-нибудь покрепче, он был голоден, а еще ему нужно было купить хоть что-нибудь болеутоляющее. Но в данный момент он мог себе позволить выполнить только одно из трех желаний. В итоге он купил в аптеке пачку паракодола, но потом снова туда вернулся и был вынужден попросить стакан воды, чтобы проглотить таблетки. Без воды он сделать это не сумел, настолько у него пересохло во рту и в горле. Затем он три часа подряд просидел в библиотеке, читая газету и глядя в пространство.

Возможность выйти на связь с кем-то из тех, кого Гевин последние несколько лет называл своими друзьями, он даже не рассматривал. Для него слово «друг» означало нечто совершенно иное, и он, честно говоря, считал, что если и они относились к нему примерно так же, то с его стороны просить о помощи в данном случае означало навязываться. Более всего его сейчас заботило, чтобы другие не узнали о его нынешнем положении.

Когда библиотека закрылась, он направился в сторону паба «Стар энд Гартер», к парку. Ему было просто необходимо как можно дольше бродить по аллеям, чтобы хоть немного заглушить сосущее чувство голода. «Я не бездомный, — думал он, — просто в настоящий момент у меня нет дома. Я наделал ошибок, но их еще можно исправить». Размышляя так, Гевин упорно расхаживал по дорожкам часов пять подряд, а на ночь забрался подальше, в лесопарк, носящий название «Плантации Изабеллы». Временами он засыпал ненадолго, но почти сразу же просыпался, как от толчка, то из-за того, что ему снова снился тот незнакомец, убитый и волшебным образом воскресший, то из-за вполне реальных живых существ, которые с шуршанием и треском сновали с ним рядом в кустах и в траве.

На следующее утро он снова пришел в банк, но уже в куда более мирном расположении духа. Служащая спросила: «Вы ведь мистер Купер, не так ли?», но, получив отрицательный ответ, почему-то на несколько секунд пришла в страшное возбуждение, потом вдруг сразу успокоилась, и Гевина препроводили в кабинет для личных бесед. Там он долго объяснял какому-то человеку в дешевом костюме, что его квартиру обокрали. Он назвал девичью фамилию своей матери, свой пин-код и три своих последних адреса и в результате вышел из комнаты с конвертом, в котором лежали две тысячи фунтов. Сорвав с лица повязку, он швырнул ее в урну.