Юля Пилипенко - Голубь с зеленым горошком

Дженнаро было не до глупых, бессмысленных обещаний. Обогнув фронтальную часть дома, он остановился возле гордо возвышающейся террасы, опоясанной элегантными металлическими столбиками, из которых состояло красивое ограждение. Я понимала, что он выбрал единственный верный способ, но, глядя на лестницу, подумала о температуре накалившейся стали. Дженнаро молниеносным движением коснулся металла и резко оторвал руку, посвятив забору целую оду, состоящую из мелодичного итальянского мата.

Не задумываясь, стянув с себя промокшую майку и забыв о больной ноге, я побежала к пылающему дому настолько быстро, насколько позволяла моя травма.

— Ты что творишь, черт возьми? Я тебе сказал… — он заорал так, что я покрылась мурашками, ощущая, как шевелятся невидимые волосы на руках.

— Возьмите, возьмите, пожалуйста… Это поможет.

Меня можно обидеть и ранить. Я с детства ненавидела, когда люди повышают голос, а особенно на меня кричат. Конечно, с возрастом я научилась закрывать глаза на многие вещи, но только в том случае, если это не касалось людей, которых я любила. А Дженнаро Инганнаморте я любила так, как никого на свете. Выхватывая из рук бесформенную майку, он заметил мое поникшее выражение лица, но ничего не сказал.

Вернувшись на безопасное расстояние, я видела, как он разрывает плотную ткань и со скоростью профессионального боксера забинтовывает родные мне руки. Через считаные секунды он уже подтягивался на металлических прутьях, перенося тренированное тело через ограждение террасы. Дом скрежетал и пошатывался: он вел диалог со смертью, противился, возражал, спорил. Я услышала звук бьющегося стекла, и фигура Дженнаро растворилась в пугающей темноте.

И вот тогда я поняла, что страх не имеет пределов. Он достигает мертвой точки, проламывает любые стены и движется дальше. Ему чужды границы и выстраиваемые нами преграды. Оставшись одна во всем этом хаосе, я готова была закричать от чудовищной боли. Я больше не боялась пожара, огня и падающих балок. Я боялась лишь одного: больше никогда не увидеть человека, который стал моей сегодняшней жизнью.

Я никогда не забуду чувство, которое испытала, когда Дженнаро вновь появился на дымящейся, уставшей от борьбы террасе. Это нельзя назвать ни облегчением, ни даже радостью. Все существительные и прилагательные здесь бессильны. Пожалуй, похожие ощущения я испытала в тот момент, когда ко мне в реанимационную зашел седоволосый немецкий профессор, который сказал примерно следующее: «Джулия, твои показатели печени и других органов резко улучшились. Думаю, мы сможем обойтись без трансплантации». На следующий день мои балованные органы снова отказали, но коллаж из надежды, слез счастья и немыслимой жажды жизни остался со мной навсегда. Шок, напряжение и стресс немного ослабили хватку, уступая дорогу пожирающей физической и моральной усталости. Когда Дженнаро вплотную подошел ко мне, я даже не обратила внимания, что в руке он держит какой-то свернутый в несколько раз плакат. Несколько секунд он смотрел на меня молча, словно выжидая, а затем крепко обнял. Свободной рукой он перебирал мои мокрые волосы и постоянно касался губами скатывающихся по щекам слез:

— Прости. Прости, что накричал на тебя.

— Я уже об этом забыла… Я так боялась, что с вами что-то случится.

— А я не хотел, чтобы что-то случилось с тобой. Не хотел, чтобы ты вообще здесь оказалась. Готова еще немного со мной поплавать?

— Готова, — нервно усмехнулась я.

— Тогда вперед.

— Мы за этим сюда ехали? — Я с досадой посмотрела на бумажный сверток. — Это что, плакат с автографом кумира вашей юности?

— Мадемуазель, вы не теряете чувства юмора, — Дженнаро подхватил меня уже по налаженной схеме. — Терпимо?

— Вполне. Но вы не ответили на мой вопрос. А ответ — это одна из причин, по которой я здесь. Я хочу знать, ради чего такой человек, как вы, готов рисковать своей и чужой жизнью…

— Обсудим позже, — отрезал он.

— Насколько позже?

— Мадемуазель…

— Синьор Инганнаморте… Я не сдамся. Вы мне покажете, что это, когда мы выберемся отсюда?

— Это не лучшая идея.

— Почему?

— Потому что вы забросаете меня новыми вопросами.

— Хорошо. Давайте так… Если…

— Вы помните, что я не люблю, когда мне ставят условия? Смотрите под ноги…

— Помню. Я предлагаю компромисс: вы мне покажете, что вам так дорого, а я не буду задавать вопросов. Ни единого. Вы мне верите?

— Конечно, нет.

— Почему?

— Потому что вы слишком сообразительны для того, чтобы сдержать слово.

— Не очень поняла… Но я же все равно узнаю…

— Я подумаю. А пока смотри под ноги, Джулия.

Невзирая на трудности со щиколоткой, обратный путь показался мне более быстрым. Возможно, все дело было в приподнятом настроении и призрачном ощущении, что самое страшное осталось далеко позади. Поравнявшись с бассейном, Дженнаро помог мне спуститься в воду, потому что оттолкнуться от бортика двумя ногами оказалось крайне проблематично.

— Но как вы будете с этим плыть?

Я с зашкаливающим интересом взглянула на спасенный трофей, с предельной осторожностью перебирая ногами.

— Мадемуазель, я родился у моря…

— Так и свою биографию потихоньку расскажете, — сострила я, намекая на скрытность своего товарища.

Рассмеявшись, Дженнаро составил мне компанию в бассейне, держа одну руку над водной поверхностью, а другой проделывая гребок за гребком. Невероятное зрелище. Вряд ли я бы смогла объективно оценивать то, что делает этот человек, но даже абстрагировавшись от пелены влюбленности, я смело могла утверждать, что плавал он великолепно. Он вообще все делал великолепно. Просто не умел по-другому. Точность и легкость движений, ровное дыхание, идеальная техника плавания кролем… Я старалась не напороться на остатки лежака с очередным торчащим гвоздем, но будоражащая сердце картинка не позволяла сконцентрироваться должным образом. Наткнувшись на одинокую половинку своей бывшей пары обуви, я чуть не захлебнулась от смеха. Интересная штука жизнь: то туфли разбрасывает по Бродвею, то мокасины снимает в португальском бассейне. Операции, капельницы, таксисты, пожары… И ходишь ты по острию ножа под небом синим и не догадываешься об очередной подножке. Но еще немного. Совсем немного. И мы доберемся до надежного «ройса»…

Добраться-то мы добрались, но я еще даже не успела мысленно поблагодарить Бога и хоть на секунду расслабиться, как оставленный в машине айфон напомнил о своем существовании. Жорж. Снова Жорж. Мой голос в трубке прозвучал почти жизнеспособно:

— Жорж…

— Джулия, я убью тебя при встрече. Но сначала расцелую. Тебе обязательно доводить меня до такого состояния?