Дебора Леви - Заплыв домой

В бассейне плавало что-то большое и темное. Присмотревшись получше, Нина увидела, что тело Китти даже не плавает в толще воды, а как бы стоит, погруженное вертикально. Оно было завернуто в клетчатый халат, но халат почти полностью соскользнул. Желтый надувной матрас отскочил от бортика бассейна и поплыл к телу. Нина услышала собственный голос:

— Китти?

Голова находилась под водой, но низко, у самой поверхности. Лицо запрокинуто вверх, рот открыт. И только потом Нина увидела глаза. Открытые, остекленевшие глаза. Не Киттины.

— Папа?

Папа ей не ответил. Она подумала, что, наверное, он хочет над ней подшутить. Сейчас он вынырнет на поверхность и заревет, как медведь.

— Папа?

Его тело было таким большим, таким тихим. Все звуки, бывшие ее папой, все слова, фразы и внутренние монологи теперь растворились в воде. Нина знала только одно: она закричала, а потом в доме хлопнула дверь, и ее мама нырнула в бассейн. Митчелл тоже прыгнул в воду. Вместе они подтащили тело к бортику, обогнув желтый надувной матрас, и в четыре руки попытались поднять его из воды. Это было непросто, но они справились. Нина услышала, как ее мама что-то крикнула Лоре. Она наблюдала, как Митчелл склоняется над папиным телом и давит на него руками, давит и отпускает, давит и отпускает. Она услышала плеск воды: мама вытащила из бассейна халат. Сначала Нина не поняла, почему он такой тяжелый, но потом разглядела, что именно мама вынула из кармана. Обкатанный морем камень размером с ее ладонь. Камень с дырочкой посередине. Нина увидела, как ее мама выгребла из карманов халата еще три камня из тех, что они с Китти собрали на пляже, и подумала, что, наверное, солнце уже взошло, потому что вода в бассейне изменила цвет. Она зябко поежилась и запрокинула голову к небу, но не увидела солнца.

Митчелл запустил пальцы в рот ее папы. Потом зажал ему нос. Митчелл пыхтел и, кажется, целовал папу в губы, снова и снова.

— Я не знаю. Не знаю.

Лора убежала в дом, крикнув что-то о памятке для отдыхающих. Где Юрген? Все кричали, что надо позвать Юргена. Нина почувствовала, как что-то коснулось ее волос. Китти Финч гладила ее по голове. Потом Китти увела ее в дом и усадила на диване в гостиной. Сказала: ты пока посиди, а мы с Лорой поищем памятку для отдыхающих. Следующие пять минут Нина только и слышала, что о памятке для отдыхающих. Где эта памятка? Кто-нибудь видел памятку для отдыхающих? Хотя Нина до сих пор не совсем понимала, кто умер, кто жив — ее папа или Китти, — она послушно сидела на диване и тупо разглядывала репродукции Пикассо на стенах. Рыбий скелет. Синяя ваза. Лимон. И только услышав, как Лора кричит: «Это желтый листок. Памятка, она желтая», — Нина сообразила, что держит в руке листок желтой бумаги, и помахала им Лоре. Лора испуганно вздрогнула, потом выхватила у Нины листок и бросилась к телефону. Нина видела, как Лора растерянно смотрит на номера телефонов.

— Я не знаю, Китти. Не знаю, куда звонить.

Китти ответила тусклым, бесцветным голосом:

— В больницу в Грасе на Шеман де Клавари.

Пошел дождь. Нина услышала чьи-то рыдания и только потом поняла, что это рыдает она сама. Она оказалась снаружи себя и видела себя, стоящую у стеклянных дверей.

«Скорая» и полиция прибыли одновременно. Примчалась и Маделин Шеридан. Она кричала на Митчелла:

— Приподними ему голову, зажми ему нос! — Нина видела, как пальцы старухи шарят по папиной шее в поисках пульса. — Митчелл, его нельзя класть на бок. Кажется, у него поврежден позвоночник.

Потом Нина услышала, как старуха воскликнула:

— Вот оно где…

Нина рыдала под дождем, потому что до сих пор не понимала, что произошло. Подбежав к маме, она сама поразилась тому, как громко плачет. Похоже на истерический смех, только это был вовсе не смех. Ее губы застыли, растянувшись в судорожном оскале, она ощущала болезненные толчки в диафрагме. Она хмурилась и чем громче рыдала, тем больше хмурилась. Мама ее обнимала, гладила по голове. Мамина ночная рубашка была холодной и мокрой. От нее пахло дорогими кремами. Когда Нина была совсем маленькой, она придумала себе страшную игру, в которой мысленно выбирала, кого из родителей она оставила бы в живых, если бы ей пришлось потерять кого-то одного. Она истязала себя этой игрой, а сейчас зарылась лицом в мамин живот, потому что знала: она ее предала и предавала не раз.

Мамин живот у нее под щекой был таким мягким и беззащитным, что Нина расплакалась еще горше, и мама, наверное, знала, о чем она думает, потому что шептала ей на ухо, слова шелестели почти беззвучно, как подхваченный ветром осенний лист:

— Это не страшно, не страшно.

Папу перенесли на носилки. Полицейские собрались осушать бассейн. Юрген тоже был здесь. Крепко сжимая в руках метлу, он энергично подметал каменный пол вокруг кадок с растениями. Он даже сподобился надеть синий комбинезон и стал похож на нормального ответственного смотрителя.

Изабель присела на корточки рядом с носилками и взяла Йозефа за руку. Сначала ей показалось, что у него по руке расползлись муравьи, но потом она разглядела поблекшие черные буквы, гласные и согласные, натыкавшиеся друг на друга.

И

Д

Е

Т

Д

О

Ж

Д

Ь

Она слышала, как гудят пчелы, слышала собственный настойчивый голос, требующий, чтобы мужу вызвали вертолет «скорой помощи», но чаще всего в ее сбивчивой речи звучало его имя.

Йозеф. Пожалуйста, Йозеф. Йозеф. Йозеф, пожалуйста.

Зачем он изрезал себе руку ручкой? Когда это было? Как он это стерпел и что это значит? Она стиснула его пальцы и потребовала объяснений, пообещав, что взамен объяснится сама. Она рассказала ему, как отчаянно ей хотелось почувствовать его любовь, льющуюся на нее бесконечным дождем. Она мечтала об этом дожде все долгие годы в их странном нетрадиционном браке. Врачи «скорой помощи» попросили ее отойти и не путаться под ногами, но она не сдвинулась с места, потому что до этой минуты всегда отходила в сторонку, чтобы не путаться у него под ногами. Любовь к этому человеку была величайшим риском в ее жизни. Опасностью, подстерегавшей на каждом шагу. Угрозой, таившейся в его строфах. Она это знала с самого начала. Знала всегда. Он зарывал неразорвавшиеся снаряды на дорогах и тропах, проходящих сквозь все его книги, прятал в каждом своем стихотворении, но если он сейчас умрет, ее дочери придется жить в мире, разрушенном навсегда, и это злило ее больше всего.

Йозеф. Пожалуйста, Йозеф. Йозеф. Йозеф. Пожалуйста.

Она вдруг поняла, что кто-то отводит ее в сторонку и что она чувствует запах крови.

Крупный мужчина с бритой налысо головой и револьвером на поясе задавал ей вопросы. На каждый заданный им вопрос у нее не было однозначных ответов. Как зовут ее мужа?