Анатолий Ким - Радости Рая

Но это было не самым грустным в земном мире, где не было ни одного нормального гомо сапиенс, а все были сумасшедшими. На той Земле, которую уже давно не видно было в телескопы Гвантиреи, постепенно все земляне стали пользоваться бумажными долларами. Даже некоторые прозорливцы, вроде Лиз Ричмонд или Александра Бронски, создателя генератора Пятой Энергии, тоже помешались на долларах, но затем все равно утонули в водах ВПВП. А ведь могли бы, как Константин Эдуардович Циолковский, перейти в лучистое состояние и торжественно, красиво, немного печально пролететь над небосклоном земного мира в огненном строю Миллениума-2000!

Итак, невинный секс в библейском раю между Адамом и Евой, признанный когда-то эталоном высших радостей на планете Земля до ее исчезновения, был замещен долларами на бумаге, которые долго плавали на поверхности вод ВПВП. Они единственно напоминали новым лучистым поселенцам сплошной водной планеты, на поверхности которой не видно было ни одного бугорка тверди, что когда-то на дне, на глубине 8000 метров, эти бумажки были в ходу и вполне заменяли чувственные радости классического рая.

Новые же поселенцы сплошной водной Земли, которая теперь стала называться Аквамариния, прилетели из просторов соседнего измерения ZW-8 в виде шквала световых стрел, каждая из которых впивалась в водную среду. Там на небольшой глубине лучистая личность пришельца растворялась, расходясь светящимся облаком, и затем всплывала на поверхность Аквамаринии ее законным гражданином и новорожденным аборигеном. Первые же миллиарды невесомых граждан водной планеты легко и быстро освоили и приручили блуждающее движение световых тел бывшей Земли, таких как шаровые молнии, и осматривали новое место колонизации с пристальным вниманием. Они ничего особенно угрожающего себе не заметили, разве что полуразложившиеся тела долларов и евро, от которых тошнотворно пахло, как от погибших гигантских серо-зеленых медуз. Новые жители этого небольшого шарика, во все стороны рассеянно отражающего избыточный свет космоса своей водяной рубашкой и потому ниоткуда со стороны не видимого, — световые жители бывшей старушки Земли ничего не знали о ее прошлом и поэтому весело резвились над ее придонными темными могилами.

Но неудержимо захотелось вдруг последовать вслед за отроком Александром Циолковским, с белыми волосами до плеч и огромными голубыми глазами размером с чайные плошки, в его мир, который был в миллион раз более разреженным, чем водяная баня новой Земли, ныне по названию Аквамариния. Отпустив ее плыть по космическому простору, колыхавшуюся, словно радужный мыльный пузырь, я вспрыгнул в новое измерение, словно блоха, почувствовав себя более легким, чем раньше, в миллион раз. Ощущение бесподобное — в миллион раз меньше чувство всякой обиды, настолько же меньше ощущение любой физической боли, и ты наконец-то понял, что никому ничего не должен — ни богу, ни черту, и ты ни в чем ни перед кем не виноват. Все твои вины и долги настолько разжижились, что практически превратились в ничто.

— Саша, но это же так здорово — оказаться здесь, где в миллион раз легче переносится тяжесть жизни и смерти! — воскликнул я, догоняя рассеянного отрока Сашу Циолковского, между которым и мною уже почти ничего материального не стояло. — Чувства наши настолько разбиты в своих микрорастворах, что уже не различить, любовь это или ненависть перед тобою.

Отрок Циолковский, которому предстояло в другом измерении повеситься, остановился в движении к несуществующему будущему и забрезжил передо мной в земном пространстве, бывшем до ВПВП городком Боровском— Россия, Калужская губерния. Это пространство просвечивало сквозь призрачное тело беловолосого Саши Циолковского в своей изначальной земной прелести. Извилистая глиняная тропинка сбегала по круче берега к синей воде, над которой звенел, нисколько не разбавленный параллельными мирами, серебристый крик купавшейся в реке детворы.

— Да, разбитый в миллионной доле микрораствор гнева и ненависти имеет обратное воздействие и служит не уничтожению чьей-то жизни, а наоборот, ее врачеванию, — по-ученому отвечал мне беловолосый отрок, с кем я уравнялся в удельном весе и тела, и интеллекта, и духовности.

— Так что же ты, Александр, зная все это, вернулся в Мару? Там ведь жизнь твоя подвела тебя под железный крюк с кольцом, на котором раньше, до тебя, висела детская колыбель.

— Да, в Маре было безначально и бесконечно в отношении радостей рая. Ждать было нечего. Однако каждая штука жизни жаждала счастья, не зная, откуда к нему подступиться. Но все равно — задавленный подспудным стыдом своего существования, любой жилец Мары был обуреваем гордыней собственного достоинства и любого другого не считал значительнее грязи под ногтем большого пальца на своей правой ноге. Какой тяжелый удельный вес нелюбви к ближнему нес на своем сердце каждый из нас, Аким!

— Значило ли это, Александр, что напрасно опускался в мир Мары Иисус, школяр из бурсы бодхисатв?

— Я об этом не подумал, когда засовывал голову в петлю, стоя на табурете под железным крюком, завинченным в балку деревенского дома. Нет, не подумал. А надо было подумать, наверное, легче было бы перенести те пять-шесть секунд перед тем, как отшвырнуть мне табуретку ногами.

— Значит, Иисус зря приходил в Мару?

— И другие пророки приходили зря.

— Но Иисус Христос был Господь Бог.

— Выходит, боги также зря приходили на Землю Мары.

— Так куда же деваться было нам, человекам? И что делать?

— Вешаться.

— Но не могли же взять да и разом повеситься всем человечеством. Веревок бы не хватило. Осиновых сучьев. Железных крючков для подвески детских колыбелей. И так далее…

— Тогда принять цианистый калий, как мой старший брат Игнатий.

— Но ведь тебе, Саша, хорошо в твоем разбавленном в миллион раз мире?

— Да, хорошо.

— Наверное, таких, как ты, и называли жители Земли Марейской ангелами. Если встречали где-нибудь на дорогах своей жизни.

— Да. Но вы не помнили, что сами тоже были такими же ангелами — до и после своей обязательной повинности жизни в Маре.

— И откуда же мы туда призывались? Куда уходили?

— Поэт сказал: «как говорится, в мир иной».

— Кто был наш прародитель?

— У каждого из нас был свой Отец.

— Вы, индиго и ангелы, тоже зависели от отцовского семени?

— И даже боги, представь.

— Тогда кто же — Отец Отцов? От какого он семени?

— Не слышал я больше твоих неприличных вопросов. Давай разошлись мы в разные стороны. Летел бы ты куда летел и больше не следовал за мной, — вдруг рассердился отрок-индиго из мира ZW-8 и вмиг отлетел куда-то на миллиард километров, оставив меня в Маре.