Карстен Йенсен - Мы, утонувшие

Карстен Йенсен — совершенно уникальный рассказчик, один из самых выдающихся авторов современной Скандинавии.

Эту книгу надо бороздить, как море, в ней можно затеряться, как в Африке, а потом вернуться, ослепленным чудесами, к истоку всех великих историй мировой литературы.

Блестящая новая вариация на вечную тему.

«Одиссея», «Сказание о старом мореходе», «Моби Дик», «Старик и море» — а теперь и «Мы, утонувшие»: канон великих книг о мореплавании только что пополнился. Карстен Йенсен стоит на плечах гигантов, но его личное достижение вполне им соразмерно…

«Мы, утонувшие» — гимн самому искусству рассказывать истории, памятник тому, как живая история превращается в настоящую легенду.

Грандиозный, безмерно увлекательный эпос.

Семейная сага, морские приключения, рассказ о вхождении маленького архаичного городка в современность… Этот роман могли бы искренне порекомендовать не только Мелвилл с Конрадом, но и Стейнбек.

Лаурис Мэдсен побывал на небесах, но вернулся на землю благодаря своим сапогам.

Не то чтобы он взлетел уж очень высоко — не до клотика, скорее на высоту грота-рея на фрегате. Лаурису Мэдсену довелось стоять у райских врат, лицезрел самого святого Петра, пусть хранитель ключей и повернулся к нему задницей.

Лаурису Мэдсену было суждено умереть. Но смерть отвергла его, после чего он преобразился.

Еще до путешествия к райским вратам он прославился тем, что единолично начал войну. Отец его, Расмус, сгинул в море, когда малышу было шесть, а в четырнадцать Лаурис нанялся на марстальский корабль под названием «Анна». Всего через три месяца «Анна» потерпела крушение в Балтийском море, но экипаж спасся благодаря подоспевшему им на помощь американскому бригу, и с тех пор Лаурис Мэдсен мечтал об Америке.

Диплом штурмана он получил в восемнадцать во Фленсбурге и в тот же год вторично стал жертвой кораблекрушения, на сей раз у побережья Норвегии, близ Мандаля. Там, холодной октябрьской ночью, он стоял на омываемом волнами рифе, высматривая, нет ли возможности спастись. Пять лет Лаурис бороздил мировые океаны. Он обогнул мыс Горн, слышал крики пингвинов в чернильно-черной ночи, побывал в Вальпараисо, на западном побережье Америки и в Сиднее, где деревья зимой роняют не листья, а кору и повсюду скачут кенгуру. Встретил девушку по имени Салли Браун с глазами-виноградинами, мог порассказать о Фортоп-стрит, Ла-Боке, Берберском побережье и Тигровой бухте. Он пересек экватор, поприветствовал царя Нептуна, почувствовал пресловутый толчок на линии сечения земной поверхности и в честь этого события пил соленую воду, рыбий жир и уксус, крестился смолой, сажей и клеем, был брит ржавым ножом с зазубринами на лезвии и лечил порезы солью и известью, облобызал рябую охряную щеку Амфитриты и сунул нос в ее флакончик с нюхательной солью, наполненный обрезками ногтей.

Лаурис Мэдсен повидал мир.

Но мир повидали многие. А он вернулся, одержимый одной идеей: все в Марстале казалось ему слишком мелким, и, будто желая доказать это, Лаурис безостановочно говорил на языке, который называл «американским» (он с год проплавал на военном фрегате «Неверсинк», где и освоил заморское наречие).

— Гивин нем белонг ми Лаурис Мэдсен [1] Меня зовут Лаурис Мэдсен (искаж. англ.). , — говорил он.

От Каролины Грубе с Нюгаде было у него три сына: Расмус, названный в честь деда, Эсбен и Альберт — и старшая дочь Эльсе. Невысокие молчаливые Расмус, Эсбен и Эльсе походили на мать. Альберт же уродился в отца. Уже в четыре года он ростом сравнялся с Эсбеном, который был старше его на три года, и все возился с английским пушечным ядром. В упорных попытках поднять его малыш вставал на коленки, взгляд его стекленел, но чугунное ядро было слишком тяжелым.

— Хив эвэй, май джолли бойс! Хив эвэй, май буллис! [2] Тащите, мои мальчики! Тащите, забияки! (искаж. англ.). — громко подбадривал Лаурис, глядя на экзерсисы младшего сына.

Ядро это в свое время пробило крышу их дома на Корсгаде; дело было во время осады Марсталя англичанами в 1807 году. Бабушка так испугалась, что прямо на кухонном полу разрешилась Лаурисом. Теперь же, если только Альберт не укатывал его прочь, ядро лежало на кухне, и Каролина пользовалась им как ступкой, чтобы толочь горчичные зерна.

— Да ты и сам был ничего себе, — как-то сказал Лаурису отец, — такой здоровенный. Урони тебя аист, ты пробил бы крышу не хуже английского ядра.

— Финггу [3] Палец (искаж. англ.). , — говорил Лаурис, поднимая палец.

Он хотел научить детей американскому языку.

«Фут» означало ногу: он показывал на сапог. «Маус» — рот.

Садясь за стол, он скалился и почесывал живот:

— Хангре [4] Голодный (англ. искаж.). . — И все понимали, что он голоден.

Мать звалась «миссис», отец — «папа тру» [5] Истинный, настоящий отец (англ.). . В отсутствие отца они говорили «мама» и «папа», как и другие дети, — все, кроме Альберта, который находился с отцом в особых отношениях.

Дети назывались по-разному: пикинини, буллис и хартис [6] Малыши (искаж. ит.), забияки, сердечки (искаж. англ.). .

«Лаиким тумас» [7] Очень тебя люблю (искаж. англ.). , — говорил Лаурис Каролине и делал губы трубочкой, будто желая поцеловать ее.

Она смущенно прыскала и злилась:

— Не будь таким дураком, Лаурис.

В Шлезвиг-Голштинии, по другую сторону Балтийского моря, началась война с немцами. Это случилось в 1848 году, и первым об этом узнал старик де ля Порт, таможенный инспектор, поскольку временное революционное правительство, сидящее в Киле, направило ему «Прокламацию», а также требование сдать таможенную кассу.

Весь Марсталь пришел в волнение, мы сразу решили организовать гражданскую оборону. Во главе ее встал молодой учитель из Рисе, которого с того момента мы называли «генералом». На самых высоких точках острова были устроены сигнальные огни, представлявшие собой водруженные на высокие шесты бочки со старыми снастями и смолой; из них свисали веревки. При приближении врага бочку взрывали, возвещая тем самым, что война надвигается с моря.

Огни устроили и на горе Кнастербьерг, и в дюнах у мыса Вайснес, а по побережью ходил патруль, наблюдая за морем.