Маргер Заринь - Фальшивый Фауст

Кристофер умолял, чтобы его отвезли к врачу, в конце концов у него туберкулез в третьей стадии…

— Я тебе дам такую третью, что кишки носом пойдут! — на приятном баварском диалекте пообещал смуглый юноша, судя по ряшке, интеллектуал.

— Шагом марш! Halt Maul!

По разговорам жандармов Кристофер сообразил, что баварец приятной наружности из породы музыкантов, потому как сделал замечание командиру патруля, когда тот начал насвистывать «Шествие невесты Эльзы в Минстерском соборе» из «Лоэнгрина»:

— Хансвурст, не издевайся над Вагнером! Вместо си берешь ля-диез.

Тот, кого назвали Хансвурстом, побагровел и рявкнул:

— Тут тебе не мюнхенская опера, Клаус. Тут дирижирую я и свищу, как нравится мне. Ясно?

— Так точно, ясно! Но этого говнюка все-таки надо отвести к доктору. Слышь, как перхает, прямо тошнит.

— Да, да! — вскрикивает Кристофер. — Я требую, чтобы меня доставили к доктору! Я буду жаловаться!

— Ах, ты будешь жаловаться, дурья башка? Ладно! Будь по-твоему, — орет Хансвурст. — Клаус! Пихай его в машину и вези к трупному лекарю! Там его в два счета вылечат… Жаловаться будет, недоносок паршивый! В экспериментальный барак!

Кристофера втолкнули в серо-зеленый автомобиль, Клаус с нацеленным на него автоматом сел напротив, и они помчались в лазарет, который, по всей вероятности, находился за чертой города, в Аннафельде или в Петерфельде, где лет пятнадцать назад музыкант купил огурец.

— Бессер, Бессер, Бессер… Меня зовут Бессер, — повторяет про себя Кристофер. — Только бы не спутать, иначе конец… Кристап Бессер.

Бессер продолжал надрываться в кашле, поэтому Клаус прикрикнул:

— Перестань горло драть, или я прикончу тебя на месте.

Кристофер посмотрел на немца таким ненавидящим взглядом, что тот отвернулся и сплюнул.

«А ведь музыкант! — думает Марлов. — Небось абсолютный слух имеет… Работает в мюнхенской опере. Кто он такой: репетитор, оркестрант, дирижер? Почему служит в жандармах? Надо полагать — эсэсовец… Предал Баха, Моцарта, Шуберта, Шумана, Брамса, Лессинга, Хердера, Шиллера, Гёте… Куда подевалась немецкая культура, великий гуманизм? Чем объяснить тотальный упадок нации, столь низкий порог сопротивляемости? Неужели виноват один только Уриан-Аурехан? И не сидит ли в душе каждого гражданина этакий крошка Урианчик?

Взять хотя бы Клауса… Активный подлец. Сколько невинных людей отправил на тот свет? В боях, естественно, не участвовал, но, когда вместо си берут ля диез, его утонченная душа не выдерживает. «У этого человека душа музыканта», — говаривал старый профессор. Нашим старикам невдомек было, что и нелюди могут обладать музыкальным слухом».

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Машина одолевала песчаный бугор, мотор ревет в фа миноре, эсэсовец несколько оттаивает, тоже чувствует — это зеленый цвет. Кристофера обволакивает фа минор. Такое ощущение бывает весной, когда залезешь в куст черемухи. Цвет все тот же, но ощущения разные, как и души. Почему его увозят так далеко за город? Видны холмы, песчаные ложбины.

Шофер включает первую скорость, подъем стал круче, вот уже звучит чистый соль мажор, голубой, сентиментальный, трогательный: Мендельсон! Клаус перекашивает рожу — еврейская тональность…

«Жалкий тип, — думает Кристофер. — Влез в котел и не выберется из него, к счастью своему, он этого не понимает, уповает на чудо-оружие. Если б понял, совсем озверел бы. Но, может, он как-нибудь выкрутится?»

— Нет, — не выкрутится! — восклицает он.

— Чего ты вякаешь, керл? Не зыркай такими глазами, не то получишь по кумполу. (До чего прекрасен баварский диалект!)

Мы въезжаем во двор большого здания. Это бывший замок старинного имения, башенка с амбразурами, готические окна и портал. Теперь тут лазарет и перевязочный пункт.

Клаус спихивает молодого человека с сиденья, приказывает ступать вперед и заводит его в комендатуру.

— Выдает себя за больного, а похоже — дезертир… Вот документы, пощупайте его. Латыш, говорит по-немецки. Может, шпион? Сделайте из него котлету! — с этими словами мюнхенский эстет удалился. Кристофера поместили в арестантскую камеру, а полчаса спустя приказали раздеться догола и длинным коридором повели в кабинет врача.

— Бессер… Кристап Бессер, — при свете тусклой лампы рассматривает документы седой мужчина в пенсне с пышной шевелюрой. Затем поворачивает голову больному, и Кристофер каменеет: Джонсон!

— Бессер! — ликуя восклицает doctor ord. — Immer Besser! Привет, музыкант! Сколько лет, сколько зим?.. Сам бог прислал вас ко мне. Одевайтесь. Знаю, знаю, у вас туберкулез в третьей стадии и рубцы от старых ран и т. д. и т. п. Одевайтесь! Унтер-офицер, быстро! Одежду и вещи господина Марлова, простите, Бессера! Приготовьте машину, после обеда мы едем в Эдоле.

Это был самый счастливый день в жизни доктора Джонсона. Знаменитому лекарю до сей поры жилось из рук вон плохо — не сумел выполнить приказ Трампедаха касательно пленения Кристофера Марлова. Его обвинили в предательстве, ему отказали в месте главного врача концлагеря. Сейчас он работал в лазарете, где не предвиделось никаких шансов выдвинуться. Джонсон, правда, основал экспериментальное отделение, где проводил опыты на дезертирах и военнопленных: впрыскивал им под кожу Т-2 (новое запатентованное изобретение Трампедаха) и заставлял вдыхать Т-1 в мизерной концентрации, но все это были детские забавы. Намедни он послал Гиммлеру грандиозное предложение: если паче чаяния придется убираться из Курземского котла, то опрыскать все населенные места чумными бациллами, дабы жизнь в оном котле прекратилась. Чумную культуру доктор уже вывел, стеклянные сосуды хранились в леднике, необходимо лишь разрешение начальства, и курземские веси опустеют, как после повального мора в 1680 год. Пускай тогда организуют себе колхозы!

Таково было положение к первому апреля 1945 года.

Doctor ord. приказал Кристоферу тщательно помыться в ванне и тем временем лично обследовал его пиджак и брюки, он искал коробку из-под конфет с знаменитой культурой «Рагги», о коей ему рассказывал Трампедах, но так и не нашел ее.

Затем они вместе съели обед, который Джонсону приготовил повар из кантины, французский коллаборационист-саарец, сбежавший в Курземе, как некогда Мориц Саксонский, чтобы спрятаться от народного гнева и как следует налопаться перед смертью. Из сэкономленных и награбленных материалов мсье Шуман изготовил следующие блюда:

Consommé Marquise

Suprême de Sole Royale

Agneau rôti-Primeurs

Asperges en branches

Parfait glacé aux fraies

И вдобавок ко всему прочему огненное Vin Côte rôtie! (Украденное во Франции!)

Это и впрямь был пир во время чумы, тем более что чумная культура покоилась в том самом погребе, где и награбленное добро и вино.