Маргер Заринь - Календарь капельмейстера Коциня

Товарищи! Даю три дня сроку. Чтобыьные сей умыться. Первая репетиция — семнадцатого октября в половине восьмого утра. Осталчас смогут уйти, а Бока, Юхансон, Бирон, Коцинь — ко мне в кабинет! Совещание. Сармон обещал за три дня написать сценарий постановки «Золоченые ворота». Ею мы встретим праздник Октябрьской революции. Вопросы есть? Вопросов нет! — и Даугавиетис затягивает «Интернационал». Весь персонал сразу же присоединяется к нему; получается просто здорово!

Аполлоновцы героически поют все три строфы. Оказывается, за три года рабства они отнюдь не забыли слова.

заканчивает Даугавиетис, а вместе с ним и его верные соратники. Все радостно взволнованы, ибо дон Аристид возвратился из пожарного депо.

* На Рижской центральной телефонной станции уже включены 800 номеров, а до праздника Октябрьской революции предполагается подключить еще 200, так что в начале месяца число абонентов достигнет 1000. В первую очередь телефонная связь будет восстановлена в учреждениях, на фабриках и предприятиях.

* Всех участников бывших рижских хоров призывают зарегистрироваться в хоре Центрального рабочего клуба ЦСП Латвийской ССР. Регистрация будет производиться в субботу, 21 октября, в 18 часов, по улице Меркеля, 13.

На следующий день после восторженной встречи к дону Аристиду прибежала мать кларнетиста, сослуживца Каспара и его товарища по несчастью, и стала умолять Даугавиетиса спасти жизнь ее сыну. Рыдая, рассказала она о том, что произошло. В день освобождения города соседи заметили какого-то эсэсовца, забиравшегося в яму, где хранился картофель. Они тут же побежали в Мангали и вызвали патруль истребительного отряда. Патруль окружил яму и арестовал безоружного музыканта. Не помогли ни просьбы матери, ни ее объяснения, что сын играл в оркестре, что он сбежал из немецкой армии. «Эсэсовец остается эсэсовцем, он всегда заслуживает виселицы!» — сказал один из истребителей, и музыканта увели.

— Вот они, обещания Даугавиетиса! — запричитала мать и, пальцем указывая на Каспара, стоявшего тут же с поникшей головой, продолжала: — Что же получается? Один разгуливает как ни в чем не бывало, другому грозят виселицей… Ох, горе горькое! Ведь говорила я, что надо бежать, что не выйдет тут ничего хорошего… Сбежал бы он с немцами, так хоть жизнь свою сохранил… Ах ты, чертов старик, в гроб моего сыночка загнал со своими немецкими знакомствами! Ох, горе горькое!

Даугавиетис сидел с окаменевшим лицом и молчал. Да и что он мог сказать? Чертов старик пойдет в Управление по делам искусств, попытается поговорить с начальством и Карлисом Сармоном. Попросит гарантировать права перебежчиков… Ведь то же самое грозило и остальным музыкантам, в том числе и капельмейстеру Коциню, а его Даугавиетис не хотел терять.

Три дня Каспар не решался пойти к себе домой. Кто знает, вдруг его там уже ждет засада? В конце концов он все-таки собрался с духом и пошел. Дом стоял нежилой и темный… Поднявшись на третий этаж до дверей своей квартиры, Каспар обнаружил, что медная табличка с фамилией дяди Фрица снята. Вместо нее прикреплен листок белой бумаги. На листке корявыми печатными буквами написано по-русски:

Квартира капельмейстера

Каспара Кристовича Коциня,

трубача Аполлона,

артиста-виртуоза

Такой номер мог выкинуть только дворник Фигис.

— Надо спуститься вниз поговорить, — решил Каспар.

Фигис стоял посреди двора с совком в руке и уже издали закричал:

— Здравствуй, артист-виртуоз! Я ждал бы до завтра. После чего твои манатки вытряхнули бы и — печать на дверь! Где ты валандаешься? Остальные квартиры уже давно опечатаны. Все господа, проживавшие в этом доме: доктора, адвокаты, судьи и пасторы, находятся в безвестном отсутствии — так в протоколе сказано. Здесь больше ни одна живая душа не обитает. А раз не обитает, стало быть, вся мебель должна быть сдана в домоуправление, — говорит Фигис. — Но я ловкий ход придумал. Прикрепил к твоей двери визитную карточку. На жилкомиссию она произвела глубокое впечатление. Они хором воскликнули: «Раз это деятель искусств, то здесь мы ничего считать и переписывать не будем, искусство принадлежит народу. Да здравствует артист-виртуоз!..» Правда, одна из них ужасно хотела узнать, что это значит: трубач Аполлона? Так я ей все объяснил. Аполлон это древний бог, названный так в честь театра Аполло, а трубач это артист, который дудит на корнете. Не так ли?.. Малость потруднее пришлось мне с одним музыкальным специалистом. Он показал бумажку с треугольной печатью и назвался начальником треста вторичного распределения всех брошенных в Риге роялей, товарищем Сарухановым. Начальник этот в остальных квартирах оценил и записал в свой маленький блокнотик буквально каждый рояль. Потом уговорил меня показать и твой, любопытства ради. Как только увидел он этот ящик, так аж присвистнул: «Вот это улов! Двести тысяч рублей! Абсолютно безупречный «Стейнвей» — и стал уже твой рояль к дверям подталкивать. Но тут я рассердился и сказал, что адвокат никуда не уехал, а его племянник Коцинь у помощника прокурора музыку преподает и сейчас вернется. Только после этого начальник вторичного распределения отступился и ушел.

— Кто-нибудь чужой меня на этих днях не искал? — спросил Каспар.

— Нет, — ответил Фигис. — Никто не искал. За исключением меня. Когда началась большая бомбежка и пожары, я зашел в твою квартиру наполнить водой тазы и ванну. Таков уж был порядок. Помни, что в Риге нет ни электричества, ни газа, ни воды — экономь. И дверь запирай как следует. Вчера сюда хулиганы забрались, сущие мародеры. Оставленные вещи искали. Милиция одного поймала, другой удрал.

Отперев дверь с тройным патентованным замком, Каспар вошел в квартиру дяди Фрица, а затем и в свою заставленную вещами комнату. Ощущение было такое, будто его нога не ступала здесь целую вечность. Все предметы и вещи находились на своих прежних местах, словно ничего не происходило, словно Ригу не разрушали и не жгли. Быть может, они просто притворяются, заметив, что в комнату зашел человек?

Каспар подозрительно осмотрел все по очереди и даже ощупал. Толстый слой пыли покрывал каминную полку. Значит, что-то здесь сновало и подняло пыль. Уж не тахта ли, сейчас притворяющаяся спящей в нише углового окна? Ножками кверху, ха, ха, ха! Может быть, пара туфель, невинно стоящая на полу, словно туфли эти ничего не понимают, ничегошеньки не понимают. Но почему правая туфля стоит справа, а левая — слева? Хм… Новый костюм переброшен через раму велосипеда. Как же так? Ведь Каспар отлично помнит, что, отправляясь на призывной пункт, он аккуратно повесил костюм в двухдверный шкаф дяди Фрица. А Мария со своим Бимбо? Почему они перелетели с рояля на каминную полку? И почему на пышной груди Марии играет сейчас солнечный луч, проникший сквозь верхние стекла углового окна? Почему?