Михаил Новорусский - Записки Шлиссельбуржца

При личном представлении в мае этого года, царь решительно отказал митрополиту в его ходатайстве. И Антоний, передавая мне об этом, со вздохом закончил:

-- После этого ваше положение осталось совершенно безнадежным, если бы не случилось революции.

Как бы то ни было, княжна Дондукова-Корсакова до самого конца разжигала наши надежды, совершенно не отдавая себе в этом отчета. Как оказалось потом, она не имела для этого никаких твердых оснований, кроме своей субъективной уверенности, которая вытекала, в свою очередь, из ее глубокой религиозности. Мы же, у которых головы были настроены иначе, рассуждали, что если религиозно-убежденный человек говорит о нашей свободе, то, значит, в воздухе носятся такие веяния, которые эту свободу могут продиктовать и осуществить.

IV.

Тем временем, параллельно с ходом событий на Руси, наши офицеры немного развязали свои языки. И одновременно с тем, как мы читали в печати в январе и феврале 1905 года о начале военных действий, они сообщали нам кое-что устно и о ходе их в текущий момент. Оказалось, что шли они как раз так, как мы и предугадывали, и притом с большей выгодой для России, чем рассчитывали мы, ибо мы думали, что Владивосток также взят японцами.

Сообщали нам и об эскадре Рождественского, с большими надеждами на успех ее. Но из того, что нам кратко сообщалось, мы делали свои выводы. Так, из того, что эскадра подвигалась на Восток черепашьим шагом, мы заключали, что эта великая армада, как называли ее "патриоты", заранее обречена на гибель, потому что будущие победители так не ходят . А как только мы услыхали или прочли, что Рождественский -- флигель-адъютант, мы сочли его дело уже окончательно проигранным. Всякий, читавший общую историю, знает, что знаменитая своими поражениями Австрия всегда посылала на поле битвы придворных генералов. И всякий, даже не читавший общей истории, знает, что таланты Суворова не имели ничего общего с талантами придворных.

Из современной периодической печати, кроме тех же научных журналов, нам дали летом 1905 года журнал "Хозяин" за весь 1904 год, где мы прочли немного о "весне" и ее последствиях. Затем стали давать свежие NoNo "Известий книжного магазина Вольфа" по мере их выхода. Этот библиографический листок, содержавший в себе почти один перечень книг, был для нас настоящим кладом, откуда мы почерпали все сведения о великой русской революции. Чем меньше там было сказано, тем больше мы разукрашивали сказанное цветами воображения.

Так, в перечне статей, помещенных в журнале "Право", значилась статья Гессена под заглавием: "Юридическая оценка событий 9 января".

Значит, заключали мы, 9 января было что-то очень и очень серьезное. Но что именно было, об этом мы узнали только в Петербурге.

Или, в перечне новых книг, значилось: "Великие акты 18 февраля. Magna Charta".

"Ага, заключали мы, запахло парламентом, по крайней мере таким, какой англичане добыли себе чуть не 700 лет тому назад".

В библиографических известиях был даже напечатан слух, что, в виду имеющихся быть перемен в политическом строе России, "Московские Ведомости", боровшиеся всегда против этих перемен, прекращают свое существование.

Словом, постепенно все лето 1905 года накоплялась у нас масса мелких и отрывочных сведений, которые в наших головах, окрыленных богатой фантазией, слагались в общую картину совершающегося переворота. Так как о позоре при Цусиме мы узнали на другой же день, то уже в мае для всех нас был очевиден дальнейший ход вещей. Всякое честное побитое правительство всегда у всех народов обращается с повинной к народу и приглашает его прийти к нему и помочь ему найти выход из постигших страну бедствий.

Я даже пари держал с одним товарищем, что мир будет заключен в июне, а затем начнется ликвидация старого порядка и самобичевание побитых генералов.

Все разоблачения с хищениями и непорядками, развенчивание "героев", разыскивание "виноватых", раскрытие всех закулисных пружин, раздражение побитых и изобличенных, словом, все то, что для рядовой русской публики было сущим откровением, все это заранее совершенно ясно предвиделось нами. Мало этого. Мы часто рисовали друг другу эти картины со всеми их деталями, предвосхищали даже и саблю, усыпанную бриллиантами, для Стесселя и последующий неожиданный реприманд.

Времени у нас было много, а настоящее не отвлекало нас от творческого воображения хода грядущих событий. К тому же все это ведь так естественно и человекообразно. Нужно только иметь капельку дальновидности. И нужно только официальным реляциям не придавать никакого значения.

V.

Но, как ни предвидишь общий ход событий, окончательная их развязка всегда наступает как-то неожиданно.

Кажется, 5 августа начальник нашего управления получил из департамента секретную телеграмму приготовить Н. П. Стародворского к отправке и прислать его в Петербург немедленно. Стародворский снарядил свой багаж, распростился с нами и был увезен. Из всех нас 9-ти стариков он один был срочный, и ему оставалось сидеть всего полтора года. Притом он был большой патриот и готов был защищать границы России собственной грудью, о чем заявил без нашего ведома начальству еще месяцев 8 назад. Поэтому мы не удивились, что его извлекли из нашей среды для какого-то дальнейшего употребления, тем более, что к его скользкому шагу все относились с порицанием.

Но можете себе представить наше изумление, когда на другой день, в 8 часов утра, выйдя на обычную прогулку, мы увидали Н. П. опять в нашей среде. По его словам, он был в Петербурге и беседовал долго с директором департамента полиции (Гариным). Тот рассказал ему о Думе (Булыгинской), о том, что это хотя не конституция в европейском смысле слова, но нечто близкое к ней, о том, что после созыва Думы имеются в виду реформы, и в свою очередь выспросил у Стародворского о его взглядах и намерениях служить на полях Манчжурии. Сообщивши, наконец, что уже идут давно переговоры о мире и со дня на день ожидается телеграмма о его заключении, директор пожал ему руку на прощанье и, возвращая в тот же застенок, будто бы прибавил:

-- Потерпите еще немножко, а когда будете на свободе, заходите ко мне на чашку чаю.

При этом между директором департамента полиции и ссыльно-каторжным государственным преступником обнаружилось необыкновенно странное разногласие. Директор ругал наших генералов, начиная с Куропаткина, Стародворский защищал их, так как он был большим поклонником военных талантов Куропаткина и его отступательную тактику считал чуть не гениальной.

Кстати, он привез нам и свежий No газеты, в которую ему завернули напутственный завтрак.

Словом, все шло как по-писанному. И, взвесивши добытые новые сведения, мы порешили довольно согласно, что дело идет, между прочим, к упразднению Шлиссельбурга.