Ганна Шевченко - Забойная история, или Шахтерская Глубокая [сборник]

Мне стало нехорошо.

Ядерный взрыв, несомненно, повредил парню мозги. Сначала меня забавляли его странности, но теперь стало жутко. Я не подала вида и продолжила разговор:

— А что это за капсула такая?

— После взрыва образовалась капсула, и если провести в ней некоторое время…

Шубин замолчал и опустил глаза.

— Что? — спросила я.

Он поднял взгляд и продолжил:

— Если человек проводит двенадцать часов в капсуле, он становится другим.

— Каким другим?

— Представь себе кухню, в которой длительное время готовили и ели, но ни разу не убрали и не помыли. Представила?

— Представила.

— Опиши, как ты ее видишь?

— Ой, ну ты прям как школьный учитель. Нормально вижу. Грязища везде.

— Горы немытой посуды, залитая горелым жиром плита, стол, засыпанный крошками, фантиками, покрытый пятнами разлитых супов, забитое до краев мусорное ведро, клочья бумажного мусора рядом с ним, пол, усеянный бумажками-фантиками, кран и раковина, покрытые густым слоем известкового налета, кафельная стена в обильных масляных брызгах, засаленный подоконник с бутылью забродившего кваса. Так?

— Ну да. Так.

— А теперь представь, что все это хозяйство в один момент очищается до блеска. Грязь, мусор, хлам — ничего больше нет, все выметено, выбелено, отмыто. Воздух пахнет свежестью и звенит, как хрусталь. Представила?

— Ну, представила…

— Так вот, то же самое делает капсула с человеком. До нее он — грязная кухня. После — чистая.

— Значит, ты сейчас — чистая кухня…

— Так и есть.

— А это больно?

— Не очень.

— Покажи мне эту капсулу.

— Потом покажу. Тебе еще рано. После превращения ты не захочешь возвращаться, а мне нужна твоя помощь наверху.

— Не захочу я здесь остаться!

— Но и туда больше не захочешь.

— Почему?

— Слушай меня. Мне нужны мужчины. Четыре человека. И не просто мужчины, а мерзавцы, грешники, чем грязнее душа, тем лучше — больше света вольется. Будешь завлекать в лес, подводить к краю шурфа и сталкивать их ко мне.

— И ты всех их будешь в капсулу засовывать?

— Да, санитарная обработка.

— А потом?

— Потом отпущу. Они вернутся очищенными.

— Почему четыре?

— В капсуле осталось энергетического ресурса на четверых, хотя… может, и на пятого хватит. Я тебе потом дам знать.

— Но зачем все это?

— С момента возвращения они станут вирусоносителями света. Новая настройка станет для них программой, они будут повторять ее раз за разом, как балерина из механической шкатулки — крышка открывается, и плясунья вертится на одной ножке под волшебные звуки. А если проще, образ их мыслей будет накладывать отпечаток на образ их действий, а все, живущие рядом и наблюдающие за механизмом действий, бессознательно будут перенимать образ мыслей. Постепенно, медленно, капля по капле, из года в год этот вирус заразит все души и однажды вызовет всемирное воспаление, планету охватит эпидемия света и добра. Все исправятся, очистятся, переродятся. Наступит мировая гармония.

Он снова захохотал, он ржал так громко, что казалось, от взрывов его хохота начнется землетрясение.

Этот сумасшедший опасен, думала я, глядя в его светящиеся глаза. Отпустит ли он меня? Как избавиться от него? Что делать? Как попасть на поверхность? Буду кивать, изображать послушание и смирение, обещать отряды мужчин, только бы он помог мне выбраться из шурфа.

— А теперь вынужденная мера, — продолжил Шубин, — извини, но мне придется применить шантаж.

Я насторожилась.

— Чтобы гарантировать осуществление моих планов, я вынужден использовать давление. Если ты ослушаешься и не будешь делать то, о чем я тебя прошу, я чихну, когда в забой спустится твой отец. Ты же любишь отца?

— Шубин, ты дерьмо.

— Ну что же это такое! Молодая, симпатичная девушка и так некрасиво выражаешься. Это необходимая мера. Скоро ты поймешь, что наше дело является правым и благородным. А пока я буду следить за твоим отцом и ждать от тебя посланцев.

— Но это же не так просто. Попробуй этих мужиков в лес заманить. Дураки они, что ли? И в шурф как их сбрасывать? Я что, Шварценеггер?

— Ты молодая, красивая женщина, мужчины должны идти за тобой на край света, вот и приводи их на край шурфа.

— Шубин, отпусти меня! У меня мама наверху волнуется. Не смогу я этих мужиков сюда водить! Не получится у меня! Я боюсь, в конце концов! Ты же добрый, ты же вирусоноситель! Ты сказал, что капсула сделала тебя чистым!

Из глаз покатились слезы.

— Тише, успокойся, все у нас получится. Ты, главное, приводи их к краю шурфа, я буду тебе помогать, если что-то пойдет не так… Да успокойся ты наконец!

Он встал с кресла, взял меня за плечи и помог сесть на свое место. Кресло было теплым.

— Сейчас ты поднимешься на поверхность и пойдешь домой к своей маме. Ляжешь в кровать, поворочаешься с боку на бок, покрутишь разные мысли, а утром проснешься со спокойной и просветленной головой. Вот посмотришь, все так и будет. А сейчас расслабься, вот так. Возьми в руки выключатель.

Шубин вложил мне в правую руку выключатель от торшера и помог зажать его в кулаке.

— А теперь дерни за него, — продолжил он, — дерни, не бойся. Как будто выключаешь свет, ну!

Я дернула за веревку, и свет погас. Сразу же ощутила резкое движение под собой, словно я сидела в парке на аттракционе и начался сеанс полета. А еще через несколько секунд я почувствовала, как мою кожу обволок теплый воздух. Я открыла глаза. Солнце шло к закату, и тени деревьев растянулись во весь рост.

Возвращаясь, я делала зрительные пометки. Заходить на поляну удобнее всего со стороны старого раскидистого дуба, вот дорожка, ведущая к ручью, здесь недалеко от трех плоских камней, выложенных небрежными ступеньками, я вышла из воды. По руслу двигалась около пяти минут. А вот тропинка, ведущая на поляну, где проходил наш пикник. Я поднялась туда, но все уже разошлись. Костер давно догорел, и там, на пепелище, вперемешку с золой, лежало несколько фантиков от конфет.

Когда я вернулась, мать уже спала, она рано ложилась и рано просыпалась. Светильник горел, голова неудобно откинулась на подушку, сверху на груди лежала книга Геннадия Малахова «Закаливание и водолечение». Я убрала книгу, выключила свет и пошла к себе.

Отец оставил нас с матерью, когда мне было одиннадцать лет. Это было скорее закономерностью, чем случайностью, жили они неладно.

Родители познакомились в городе Советске Калининградской области. Молоденькая мама попала туда по распределению после медицинского училища, работала фармацевтом в аптеке.

После окончания политехнического института отец мог в армию не идти, там была военная кафедра, но зачем-то пошел. Так он оказался в Советской военной части, в младшем офицерском составе войск РТБ.