Мария Воронова - Ухожу от тебя замуж

Она молчала, а анестезиологи пытались бойкотировать пациентов Виктора Викторовича, находили у них противопоказания, снимали со стола при малейшем подъеме артериального давления сверх нормы, но в итоге главврач придушил их саботаж.

Соня опустила взгляд. Она не любила сплетни и перемывание косточек за спиной у человека, но если вспомнить ее личный опыт общения со Стрельниковым, придется признать, что Колдунов говорит правду. По крайней мере, он не сказал ничего такого, в чем бы у нее нашелся повод усомниться.

И детский хирург… Этот доктор никогда не отказывал, Соня вспомнила, как обрадовалась, узнав, что дежурит именно он. Сильно же Виктор Викторович насолил бедняге, что тот не захотел помочь ни в чем не повинному ребенку, хотя раньше всегда был сама любезность и без вопросов принимал на себя всех детей, даже если в принципе можно было справиться и на месте.

То же и с наставничеством. Стрельников с удовольствием разглагольствовал на медицинские темы, но речи его были из серии «посторонись, несу ахинею». Много красивых словес и ничего в сухом остатке.

Ну и самое противное: не хочется верить, что твой коллега, такой доброжелательный и радушный, так любящий рассуждения о человеческой порядочности и взаимопомощи, о корпоративной солидарности и прочих приятных вещах, подставит тебя при первом удобном случае, но, к сожалению, Соне уже пришлось убедиться в этом на собственной шкуре.

– Ладно, приняли к сведению и забыли, – сказал Колдунов решительно. – Что я, как баба, действительно, разболтался. Пойдемте еще разок ребенка поглядим, да я домой поеду.

Стрельников примчался на следующий день, взволнованный и расстроенный. Александра безучастно перенесла его крепкие объятия, поцелуи и слова благодарности, которыми он, не скупясь, осыпал ее. «Спасительница, умница, молодчинка моя». Она понимала, что Виктор искренен, но все же скулы сводило от слащавости его речей.

– Благодари Гришу, – сказала она сухо. – Твой сын поддерживал меня, как взрослый. Настоящий мужчина растет.

Утром она отправила Гришу на такси домой, выгулять и покормить Тузика. Александра очень волновалась, собирая парнишку в первое самостоятельное путешествие, и приняла все меры предосторожности: позвонила в хорошо известную фирму, посадив ребенка в машину, записала номер и заставила Гришу весь путь разговаривать с собой по телефону, благо батарейки у них не разрядились за ночь. Только когда ребенок доложил, что открыл дом и вошел внутрь, они простились.

За состояние Вити больше не было причин опасаться. Он спокойно выспался, проснулся в хорошем настроении и сразу потянулся к ней. Александра немедленно взяла его на ручки и прижала к себе, чувствуя почти физически, как душа переливается в малыша.

Около девяти утра зашел давешний старик, сурово взглянул на Витю из-под бровей, которые у него на лице образовывали что-то вроде козырька, и стал щупать ребенку живот.

Александра думала, что Витя напугается и заплачет, но, странное дело, он наоборот тянул ручки и доверчиво улыбался. Наверное, как-то понял, что этот страшный дед ночью спас ему жизнь.

Она хотела спросить, как зовут доктора, но постеснялась.

Чуть позже заглянула вчерашняя молодая женщина вместе с кудрявым парнишкой, наверное, практикантом. Она тоже погладила Витю по животу и разрешила поить ребенка.

Сказала, что все прошло успешно, но для гарантии нужно остаться в больнице хотя бы еще на сутки.

Александре очень хотелось переодеться и принять душ, но она вспомнила свои вчерашние метания, страшное чувство бессилия и решила, пусть лучше денек побудет грязная, зато под врачебным присмотром.

Впрочем, женщина, назвавшаяся Софьей Семеновной, распорядилась, чтобы ей дали казенный фланелевый халат, и даже посидела с малышом десять минут, пока Александра наскоро ополоснулась в общем душе.

Старая, сильно пахнувшая утюгом фланель с вытершимся аляповатым рисунком неожиданно напомнила Александре время, проведенное в роддоме с Катей. Тоже ей выдали фланелевый халат с безобразными рыжими цветами, и пах он в точности так же. Она ходила по длинному-предлинному коридору к белому столику, на котором стояла бутылка с какой-то настойкой и конусообразные рюмочки зеленого стекла. Кажется, они назывались мензурки. Александра по указанию врача капала себе тридцать капель микстуры в мензурку и выпивала. Она очень гордилась, что живот у нее после родов сократился сразу и стал таким же плоским, как раньше, и ни одной растяжки на нем не появилось. Соседки по палате ходили распустехами, жаловались, какие жуткие страдания им пришлось испытать во время родов, а Александра только качала головой и думала, что роды – вполне себе такое переносимое дело. Было приятно знать, что она достойно справилась с этим испытанием, только в конце потужилась слишком добросовестно, и от этого лицо покрылось мелкими синими пятнышками кровоизлияний. Но все это мелочи, и Александра мечтала, что года через два снова вернется в роддом. В крайнем случае через три…

Она улыбнулась, прогоняя грусть, и поспешила к Вите в палату. Он спокойно сидел с Софьей, но, увидев на пороге Александру, сразу потянулся к ней, просиял, а когда она поскорее взяла его на ручки, прильнул к ней изо всех сил и вздохнул протяжно и удовлетворенно.

Пришлось прикусить губу и задрать лицо к потолку, чтобы не расплакаться.

Ближе к обеду Софья заглянула снова, осмотрела ребенка и разрешила поесть что-нибудь легкое. Это оказалось весьма кстати, потому что Витя изрядно проголодался и плакать еще не плакал, но на дневной сон уже никак бы не пошел.

Александра волновалась, что нет при себе детской еды, но с кухни принесли какую-то специальную субстанцию, Витя с аппетитом ее умял и заснул, едва проглотив последнюю ложечку. Она положила его в кроватку, легла сама на большую постель и тоже мгновенно уснула, и так крепко, что, когда Виктор разбудил ее, не сразу смогла понять, где находится.

Несколько секунд она бессмысленно смотрела на незнакомые стены в желтенькой масляной краске, на постороннего человека в превосходном костюме и не понимала, зачем он обнимает ее и тормошит.

Только когда он несколько раз повторил «Сашенька моя, роднуленька», она сообразила, что находится в больнице, а рядом не кто иной, как бывший муж.

Ни слова о том, что Стрельников, на минуточку профессор хирургии, уехал от больного сына, не распознав инвагинации, сказано, естественно, не было. Виктор напирал на ее внимательность и героизм, и Александра не стала упрекать его, зная по большому опыту семейной жизни, как мгновенно портится настроение мужа, когда ему пытаются сказать, что он не идеал и не совершенство.