Джулиан Барнс - Одна история

Чтобы не терять время попусту и не растрачивать эмоции, ты в лоб называешь ее алкоголичкой. Не мямлишь: «У нас, кажется, проблема», «Понимаешь ли ты, чем это может обернуться?», «Вероятно, я мог бы предложить…» – ничего такого. Настает день, когда ты попросту советуешь ей обратиться в организацию «Анонимные алкоголики», даже не выяснив, где находится ближайшее отделение.

– Я к этим святошам не пойду, – упирается она.

Учитывая ее нелюбовь к пасторам и крайнюю неприязнь к миссионерам, такая реакция понятна. Вне сомнения, она считает «Анонимных алкоголиков» очередной кучкой американских миссионеров, которые вмешиваются в систему верований других стран, навязывая сирым и убогим лучезарные представления о чуждом Боге. Ты ее не винишь.

По большому счету тебя хватает лишь на то, чтобы справляться с повседневными кризисами. Порой, заглядывая в будущее, ты видишь один исход, подчиняющийся жуткой логике. И предстает он следующим образом. Пусть даже она пьет нерегулярно. От случая к случаю. Может день-другой не заглядывать в бутылку. Но от пьянства у нее слабеет память. Логика такова: если ослабление памяти пойдет нынешними темпами, то, возможно, настанет момент, когда она забудет и о том, что сама алкоголичка! Возможно ли такое? Это был бы шанс на исцеление. Но одновременно ты думаешь: да ведь с тем же успехом можно сразу электрошоком бабахнуть.

Но вот в чем загвоздка. Положа руку на сердце, ты не считаешь алкоголизм соматическим заболеванием. Бытует и противоположное мнение, но оно тебя не убеждает. Ты по примеру многих (даже тех, с кем не желаешь иметь ничего общего) расцениваешь пристрастие к алкоголю как проблему нравственного порядка. В частности, потому, что так расценивает его сама Сьюзен. В минуты просветления, здравомыслия, рациональности и нежности она наравне с тобой мучается от происходящего и говорит тебе – далеко не впервые, – что ненавидит себя за пьянство, что глубоко стыдится и сознает свою вину, а потому настаивает, чтобы ты ее бросил, так как она «никчемная». Ее заболевание – нравственного порядка, поэтому ни больницы, ни врачи не смогут ее вылечить. Им не под силу исцелить порочную личность, принадлежащую к отработанному поколению. И в который раз она просит тебя ее бросить.

Но ты не можешь бросить Сьюзен. Разве мыслимо лишить ее твоей любви? Если не ты, то кто же будет ее любить? А может, все еще сложнее. Дело же не только в том, что ты ее любишь, а в том, что она стала для тебя пагубным пристрастием. Вот ведь ирония, да?

И однажды у тебя в голове возникает некий образ: образ ваших отношений. Ты стоишь у окна мансарды в доме на Генри-роуд. Каким-то образом Сьюзен выбралась из окна, и ты ее удерживаешь. За запястья, конечно. Но тяжесть ее тела не дает тебе втянуть ее обратно. Ты напрягаешь все силы, чтобы она не утащила тебя за собой. В какой-то момент она раскрывает рот, чтобы закричать, но не издает ни звука. Вместо этого у нее изо рта вываливается челюсть и с пластмассовым стуком ударяется о землю. А вы оба застряли наверху, сцепленные вместе, и не шевельнетесь до твоей полной потери сил – до ее падения.

Это всего лишь метафора – или самый страшный сон; и все же некоторые метафоры застревают в мозгу прочнее, чем воспоминания о реальных событиях.

В голову приходит и другая картина, основанная уже на реальных событиях. Вы снова в Деревне, вдвоем, на вершине своей любви, безмолвно и полностью поглощенные друг другом. На ней надето ситцевое платье с цветочным рисунком, и, зная, что ты на нее смотришь (а ты постоянно на нее смотришь), она бросается на диван с ситцевой цветочной обивкой и говорит: «Смотри, Кейси-Пол, я исчезаю! Это фокус!»

И на какой-то миг ты отчетливо видишь только ее лицо и ноги в чулках.

Теперь она снова показывает фокус с исчезновением. Тело ее здесь, а все, что внутри – сознание, память, душа, – ускользает. Ее память затмевают сумрак и ложь, а связность достигается лишь за счет измышлений. Разум ее колеблется между ошеломленной инертностью и истерическим непостоянством. Но душа показывает фокус с исчезновением, и выдержать это труднее всего. Как будто Сьюзен своими метаниями всколыхнула ту грязь, что таится на дне у всех и каждого. Из-за этого на поверхность поднимаются безадресный гнев и страх, отчаяние и грубость, эгоизм и недоверие. Торжественно заявляя тебе, что, по ее твердому убеждению, ты поступаешь с ней не просто мерзко, но преступно, она сама этому верит. В ней не остается и следа нежности, смешливости, доверительности – того, что определяло характер женщины, которую ты полюбил.

Отменяя встречи с друзьями, ты объяснял:

– Поймите, у нее сегодня плохой день. Она сама не своя.

А когда они видели ее пьяной, говорил:

– Она все та же – это маска. Под маской она все та же.

Сколько раз ты повторял это другим, обращаясь на самом деле к себе?

И однажды настает день, когда ты перестаешь верить этим словам. Ты больше не веришь, что это маска и под ней все, как прежде. Ты убеждаешься, что «сама не своя» – это ее новая сущность. Ты страшишься, что напоследок она до конца исполнит свой трюк с исчезновением.

Но ты предпринимаешь последнее усилие, и она тоже. Ты определяешь ее на лечение. Не в клинику Британской национальной лиги трезвости, как планировал, а в женское отделение больницы общего профиля. Усаживаешь ее на скамью, пока медрегистратор заполняет карту, и еще раз деликатно, уже в который раз втолковываешь, как она дошла до такой жизни, как ее будут лечить и каких результатов можно ожидать.

– Я сделаю все возможное, Кейси-Пол, – нежно говорит она.

Ты целуешь ее в висок, обещаешь навещать ежедневно. И держишь слово.

Для начала ее на трое суток погружают в забытье, чтобы беспрепятственно вывести из организма алкоголь и в то же время успокоить взбудораженный рассудок. Ты сидишь возле нее, оберегая ее легкий сон, и думаешь, что на этот раз все получится. На этот раз ей обеспечен должный медицинский надзор, поставлен диагноз (и даже она сама не спорит) и дело наконец-то сдвинется с мертвой точки. Ты смотришь на ее умиротворенное лицо, вспоминаешь ваши самые счастливые годы и надеешься их вернуть.

Придя на четвертый день, ты по-прежнему застаешь ее спящей. Требуешь встречи с врачом, и к тебе выходит стажер лет двадцати с папкой-планшетом в руках. Ты спрашиваешь, почему больная до сих пор под действием снотворного.

– Сегодня утром мы ее разбудили, но она сразу же начала буянить.

– Буянить?

– Да, напала на медсестер.

Ты не веришь своим ушам. Просишь его повторить. Он повторяет.

– Пришлось вновь погрузить ее в сон. Да вы не волнуйтесь, препарат очень легкий. Я вам покажу.