Сергей Кузнечихин - Игры на интерес

Его разбудил взгляд. Михаил лежал лицом к стене и боялся повернуть голову. Он был уверен, что смотрят уже давно и видят, что он проснулся. Попробовал всхрапнуть, но не получилось, тогда он забормотал, и ему поверилось, что мычание вышло похожим на сонный бред. Рядышком, почти над самым ухом, раздавалось мальчишечье посапывание: чуть свистящий вдох и мягкий глухой выдох. А в стороне такой же размеренный ход будильника. Зачесался затылок. Михаил проклинал себя, но повернуть голову боялся. Вдох – выдох. Тик – так. Вдох – выдох. Тик – так. Минута, вторая, а может, все еще первая. По голове словно насекомые ползают…

Посапывание стало перемещаться, а потом и вовсе прекратилось, но он все еще боялся шевелиться. Лежал, вспоминая, где оставил одежду, на случай, если придется вскакивать и бежать из дома, пока не успели задать ни одного вопроса. Хлопнула дверь, и сразу перестал чесаться затылок.

Торопливо свернув за угол дома, он встретил Витьку Матюшова.

– Вот ты где попался, – облапил его старый знакомый. – Чего, поросенок, носа не кажешь? Как ты хоть себя чувствуешь?

– Неважно.

– Что так?

– Хотел на службу определиться, да Краснухин в трудовую полез. Жизни начал учить. Вы что, поприличней механика не могли найти?

– Да я там уже не работаю. Год, как в СМУ перевелся. Через три дня отпуск кончается. А ты куда?

– А может, в СМУ попробовать?

– Чего ты сейчас потащишься. Говорю же, через три дня выйду на работу и все улажу. Айда со мной, там ребята в «козла» стучат, а меня, как проигравшего, гонцом снарядили. И Генка там, помнишь Генку? Он, как и ты, фармакологией одно время увлекался.

– Теперь вспомнил.

Играли на высадку, а когда требовалось – посылали «козлов» принести чего-нибудь для бодрости духа.

Встретив старых знакомых и пропустив пару стаканов портвейна, Михаил отмяк, а через десяток партий ему казалось, что он никуда не уезжал из поселка, все было таким родным и привычным. Чтобы не докучали воспоминания о вчерашнем дне, он барабанил по столу, не жалея рук, и, войдя в раж, врезал на «рыбе» с такой силой, что костяшка, повернувшаяся при замахе ребром, пробила мякоть на подушечке под большим пальцем. Михаил увидел кровь и гордо понес ладонь по кругу. Игроки внимательно и восхищенно смотрели на ранку. Кровь жидкой струйкой стекала в пригоршню и расползалась по линиям на ладони. Появилась легкая пульсирующая боль, но она только радовала, прибавляя удару весомость. Чтобы унять кровотечение, он прижал рану к губам.

– Хлесткий ударчик, ничего не скажешь, – хвалили игроки.

– А вы как думали. Может, кто-нибудь повторит, или слабо?

– Вытри, – сказал Витька Матюшов, – всю бороду устряпал, герой.

Михаил достал старательно отутюженный Ниной платок и вытер лицо.

– Все?

– Еще немного на скуле.

А над ранкой так и стоял красный бугорок, от которого сбегала в горсть тоненькая ниточка крови.

– Не сворачивается.

– Это потому, что водки много пьешь. Видишь, какая жиденькая она у тебя, – объяснил пенсионер Никитыч.

Михаил не посчитал нужным отвечать ему. Он с любовью посмотрел на ладонь и снова поднес ее ко рту.

– Подорожник нужен, – сказал Витька и пошел искать.

А гонец все не возвращался. Доминошники начали беспокоиться. Садиться за новую партию никто не хотел. Все поглядывали на дорогу.

– Как бы не заблудился ваш снабженец, – подзуживал Никитыч. – Вино нести помощников найти нетрудно.

Пенсионер волновался больше всех, хотя его денег у гонца не было. Он вообще никогда их не давал и участвовал в компании как «банкомет». Разливал он, конечно, мастерски, на любой заказ, даже по взносу умел разделить: дал шестьдесят копеек – получи на шестьдесят, дал восемьдесят пять – нальет на восемьдесят пять. Подгулявшие мужички порой специально бегали за ним, чтобы Никитыч продемонстрировал свое искусство, зачастую – на пари. Случалось и Михаилу угощать старика, но теперь широкая спина почетного «банкомета» раздражала его.

Пришел Витька Матюшов и вывалил на стол пригоршню пропыленных листьев.

– На, вместо подорожника… Может, и у тополя целебные свойства есть. – Потом, увидев унылые лица игроков, добавил: – Скучновато без бормотухи-то?

– Наверное, Генке пришлось в дежурный бежать.

– А может, встретил кого на обратной дороге, – не унимался Никитыч.

Михаил выбрал самый большой листок, слил на него остатки вина из стакана и прилепил к ранке. Края заплатки загнулись вверх. Он стал приглаживать их пальцами. Из-под листка выступила кровь.

– Не сворачивается. – Он и не хотел, чтобы сворачивалась, ревниво замечая, что ожидание Генки ослабило интерес к нему.

– Мне, наверное, премия полагается?

– За что? – привстал Никитыч.

– Даже две. Одну – как пострадавшему, а вторую – за классный удар.

– Ударчик действительно классный, – подтвердил Матюшов.

– Дурное дело – не хитрое.

– Нет, я считаю, что стакан заслужен в честном и беспощадном бою.

– Мое дело стариковское. Я свое отгулял. А вон и гонец.

Генка шел прямо на Михаила, и герой, сорвав ненужную заплатку, с гордостью протянул ему ладонь.

– Во, шестерочным на «рыбе» врезал – и до крови. Мужики премию присудили.

– Пацан у тебя сгорел!

– Какой пацан?

– Твой Славка.

– От чего сгорел, от водки?

– Дурак ты, Миша, на стройке соляркой облился и вспыхнул. Беги скорей.

– Врешь.

– Беги, говорят.

– Ладно, наливай.

Никитыч потянулся к бутылке, но Генка сам выдернул зубами пластмассовую пробку и круто опрокинул спасительницу. Его рука дрожала. Густой красный портвейн булькал и пенился. Вино текло по кулаку и капало на стол, но Генка все еще держал бутылку горлышком вниз.

– Добро льешь.

Генка резко повернулся к Никитычу, но сдержался.

Михаил отставил пустой стакан и снова спросил:

– Врешь?

– Беги, кому говорят.

Михаил пошел, медленно, еще надеясь, что его вернут, прислушиваясь к разговору за спиной.

– Может быть, ты пошутил, чтобы нам больше досталось? – спрашивал Никитыч.

– Старый ты человек, а то бы следовало…

Наконец Михаил побежал.

Строили на краю поселка. Улица, поворот, еще один поворот. В боку сильно закололо, и пришлось перейти на шаг. Его никто не окликал, никто не останавливал, впрочем, с чего бы случайные встречные должны заговаривать с ним, но Михаила это встревожило: «Какие могут быть шутки с горючим и зачем пацану тащиться на стройку? Красотища кругом, а ему приспичило на стройку грязь собирать. И сторож хорош, пальнул бы в одного солью, чтобы другим неповадно было, так нет же, давит ухо в укромном уголке смену напролет, и никакого дела до того, что шпана по стройке шастает. Горючке что, ее для того и гнали, чтобы она горела, а пацанов хлебом не корми – дай со спичками побаловаться…»