Любовь Заворотчева - Шутиха-Машутиха

— Сам сядет коров доить!

— Нет, Верк, он с автобазы буксир позовет коров доить!

— Ага. И по самотечке с веслом поплывет!

Они так весело и заразительно смеялись, что, глядя на них, Широков и сам начал незаметно для себя улыбаться.

— Как нас отвезти, так нет машины. Нет! Рессора лопнула. — Та, которая Верка, развела руками. — Так, бедняжка, без рессоры и шпарил на разъезд. — Она снова упала на столик, вздрагивая плечами в беззвучном смехе.

— Ой, вы нас извините, дядечка, — повернув красное от смеха лицо к Широкову, сказала вторая. — У нас директор совхоза уникальный — на машине без рессоры научился ездить. — Прыснула, зажимая рот руками.

— Как это? — с удовольствием, окончательно заражаясь весельем девчат, спросил Широков. Ему даже на мгновение показалось, что он только что и сам вместе с девчатами вбежал в вагон, но не успел как следует узнать о причине веселья.

Поезд стоял на разъезде считанные минуты, две или три. Когда тронулся, Широков и не заметил. Увидел только, как, пыля по дороге, резво бежал газик, подскакивая задом на разбитой грунтовой дороге.

— До скорой встречи! — помахала рукой Верка.

— Из деревни, что ли, уезжаете в город? — не удержался Широков.

— С чего это вы взяли? — посмотрела на Широкова снизу вверх Верка. — И не подумаем. Мы скорее директора «уедем».

— Конечно, — поддержала ее подруга. — Намакулатурил про наш комсомольско-молодежный коллектив и — в кусты.

— Как это — намакулатурил? — улыбнулся Широков.

— А так. — Верка посмотрела в окно.

Но дороги уже не было видно. Пошла густая лесополоса, выбегали к самому полотну заросли тысячелистника, пижмы, и Широков впервые за последние годы вспомнил, как вот этим тысячелистником, который мать называла кровавником, она лечила разваленную бутылочным осколком пятку. Он явственно почувствовал шрам на правой пятке, и перед ним мелькнула речка Камышинка, куда они уходили всей улицей купаться.

— Раззвонил всем, что мы после десятого класса пошли на ферму, — прервал его мимолетное воспоминание голос Верки. — К нам аж с областного радио приезжали. В газете писали. Как директор едет в район на симпозиум, обязательно интервью дает районной газете насчет нас. Все у нас есть, показатели не ниже, чем у старых. Конечно, технология новая, молокопровод, самотечка. — Они переглянулись с подругой. — Только к этой технологии хоть на лодке плыви.

— Как это? — подлил масла в огонь Широков.

— Канализационные колодцы забились, вот навоз и затопил все кругом. Не вывозят вовремя. А зимой все замерзает. Мы уж говорили, говорили.

— А начальство-то куда смотрит? — возмутился Широков.

— Начальство что? Придут, спросят: ну, как дела? Только из-под коровы голову подымешь, а оно уж вон куда ушло, начальство-то! Не побежишь же с доилками. Ходили после работы. Зимой пришли, надо, говорим, как-то принимать меры. А директор засмеялся: весной растает и само в лог скатится.

— А что в логу?

— В логу-то? В логу у нас лес с грибами! Был… Доскатывалось! Мы еще в школу ходили, когда все началось. Нас даже скотину не пускали выгонять, чтоб в яму не провалились — так все вокруг размыло. А телят, овец сколько там потонуло — не сосчитать!

— В самом деле, безобразие, — поежился Широков, тут же вспомнив, как его в позапрошлом году штрафовали за прорвавшийся отработанный раствор, яму для которого соорудили близ реки.

— Охрана природы, называется! — рубанула рукой Верка. — А мы как к ферме пробираемся сейчас? Прямо ужас! Смотрели кино про комплекс — там девчонки пришли, надели халатики, отдоились, вышли — в душ, потом надели платья, в которых пришли, губы накрасили и — по домам. У нас главное — план! А там хоть трава не расти! Больше никого на ферму не заманишь, если так будет. Автобусы в город не ходят. До разъезда двенадцать километров.

— Да, девчата, невеселое у вас житье-бытье! — вздохнул Широков.

— У нас-то? Не… У нас весело! Мы все равно песни поем, что на работу, что с работы. Мы же всем классом остались. В полеводстве, на ферме, мальчишки — в механизаторах. Так что поборемся.

И Широков почувствовал, поверил — поборются!

— А сейчас куда?

— Мы в райком комсомола поехали и в райком партии пойдем. Когда к нам на собрание приезжал секретарь райкома, так и сказал: если что — прямо ко мне. Не поможет — в Свердловск махнем!

И Широков понял — махнут!

— Нынче начальство какое-то странное пошло, — в раздумье сказала Вера. — Лишь бы план шел. Чуть меньше надоили, еще шести утра нет — директор на ферме: «Чего, девчатки, носы повесили, коровам настроение не поднимаете? Давайте, давайте! Жирность падает — почему?» Как в графике — директора и не видно. Только килограммы, только план. Нет чтоб спросить: книги в библиотеке успеваете брать? Или: чего в магазине вам не хватает? Словно мы не девчонки, а условные головы, человеко-единицы!

Широков тихонько крякнул, как бы откашливаясь.

— Девчата, а какие овощи у вас тут растут? — перевел он разговор на другое.

— Да все у нас тут растет, — весело сообщила Верина подруга. — Я даже в прошлом году арбуз посадила. К нам вообще-то не привозят арбузы — далеко, колются. А в прошлом году привезли. Что было! Очередины! Все норовят побольше арбуз взять. Потом всей деревней хохотали — кормовые какие-то арбузы оказались, белые внутри. Верк, помнишь, Мякишиха хвалилась, что умеет выбирать? Так вот ей вообще зеленый попался. А нам ничего, розовый. Но вода водой. Я несколько семечек сохранила и весной воткнула в землю. Они взяли да выросли. Маленькие, правда, арбузики и безвкусные.

— Конечно, если б нормальный арбуз, какой-нибудь такой красный с черными семечками, так и у тебя бы вырос какой положено, — сказала Вера.

— У нас, девчата, на Волге, в Камышине, знаете какие арбузы! — Широков даже прикрыл глаза при воспоминании о камышинских арбузах. — Из Волгограда прямо на бахчу приезжают и покупают. Ни разу не промахнулись. Сколько их переел — ни одного неспелого.

— Ну так это где, — вздохнула Вера. — За морем телушка-полушка, да дорог перевоз. Зато у нас картошка «роза» самая вкусная на свете. Бросишь в золу, испечешь — никакого арбуза не надо. Пойдем, Нин, скоро станция.

Девчата вышли в тамбур. Поезд начал сбавлять ход, и вскоре две фигурки в джинсах и футболках с плохо пропечатанными фигурами из «Бони М» промелькнули мимо вагонного окна.

«Вот тебе и доярки», — подумал Широков, провожая девчат взглядом.

После ухода девчат в купе стало пусто и скучно, словно в квартире, которую подготовили к долгому капитальному ремонту. Широков то и дело посматривал на часы, с нетерпением поджидая Свердловск.

И вдруг ни с того ни с сего его остро прохватило воспоминание о приходе буровиков, которые просили соорудить сушилку для валенок и одежды. «Записал или не записал?» — вспоминал лихорадочно Широков. Конечно, записал. Что он, склеротик какой? Ну если не записал, что тут такого? До зимы еще далеко, приедет, лично сам проконтролирует. А что, если не записал, правда? Придут буровики к главному: вы, мол, в кондуит гляньте, там Широков обещал записать. Нет? Конечно, ему что? Отдыхает. Ему что — план даем. Интересно, а почему в прошлом году не сделали? — задался вопросом Широков. Он ведь кому-то поручал. И еще поручал попробовать внедрить утепление буровой — разработку одного тюменского института. Интересно, внедрили? А вот интересно — Скуратов умеет хохотать, как эти девчонки? Вообще как он смеется?