Любовь Заворотчева - Шутиха-Машутиха

— А ты на алименты-то подавай, подавай, нечего на него, бугая, смотреть! — решительно сказала Надежда.

— Алименты? Я и не думала о них. А на что они нам, его алименты? Он ребятишкам слова доброго не сказал, отрекся от них. Будет кусок, на его деньги купленный, поперек горла вставать. Нет уж, обойдемся! Высматривать да выглядывать эту подачку! А он потом приползет да права на ребят потребует! Нет уж! — рубанула рукой Елена.

— Вот это ты зря! — неодобрительно покачала головой Надежда. — Дети его? Его! Нечего ему потакать! Он совсем себя свободным почувствует. Так и будет петухом по Сургуту ходить. Как припечатают пятьдесят-то процентов, так подумает еще, крылышки-то опадут. Сам прибежит!

— А на что он мне через такое принуждение? Не-е-ет… Я угорю на работе, а от него не приму ни рубля! Ты, Надя, сведи меня на завод этот. По-честному сказать — увидела утром уголь этот и сразу успокоилась — не дадут пропасть люди. Не в пустыне, поди. К своим омским знакомым идти неловко, будут смотреть как на брошенку, а я не брошенка. Еще в Омск напишут, слава пойдет нехорошая. Слушай, а где тут можно ящик почтовый купить? — вспомнила Елена о своем ночном решении повесить на дверь ящик.

— Да на что он тебе пока что? Сюда знаешь сколько письма идут? Ого! Вроде авиа, а как по ямщицкой веревочке. Успеешь еще!

— Нет, Надя, надо сперва ящик. Я уж год, наверно, ящик этот на двери вижу, голубенький такой. Все думала, что наши с мальчишками письма в него падают. Сергунька старательно ручонку свою обводил — папе на память.

— Чудачка же ты! Ну и характер! Другая бы на твоем месте к начальству его пошла жаловаться или выследила, с кем он. Сколько живу, впервые такую встретила. — Надежда удивленно покачала головой.

— Пойдем, покажи, где ящик продают, — настаивала Елена.

— Да я и сама толком не знаю где. Мы сколько лет живем, всё из ручки почту вынимаем. Сперва думали, что временно живем, к чему мелочами обзаводиться? А потом все забывалось, да так и привыкли без ящика.

— А мне, Надя, временно ни к чему. Мне, видно, ребят тут поднимать. Кто знает, сколько в вагончике проживем? Так все и жить, как на базаре? Узнает и нас почтальонка. А нет тут улицы, так будет, и не дом, а вагончик номер один. Надо, чтобы парни мои дом и уют чувствовали. А то потом и сами будут в беспорядке жить. Ты, Надя, пей чай-то, а то остынет.

Надежда сидела задумавшись. Отодвинула чашку с чаем.

— Вот что, переселенка. В вагончике тебя не пропишут. Не жилплощадь это. Что жить будешь в нем, никому дела нет, а пойдешь да скажешься — попросят освободить, тут они законники, трое у тебя или пятеро — никому ничего не докажешь. Давай-ка паспорт свой, я тебя на своей площади пропишу, договорюсь, тут все так делают. И на работе договорюсь, чтоб без прописки приняли. Это в Москве, чтоб прописаться да на работу устроиться, надо про все последние десять лет жизни справки собирать, а тут… — Она не договорила, махнув рукой, и у Елены отлегло от сердца — поможет ей Надежда, и Север не так уж страшен, если люди — с теплом, а ты к ним — с открытым сердцем.

У Елены слезы навернулись, не пряча их, она обняла Надежду и всхлипнула.

— Ну ладно, пойдем, коли надо, ящик покупать. Мне вечером на работу, с мастером поговорю, завтра забегу и все обскажу.

Елена достала паспорт и, отдавая, снова засомневалась: а вдруг не пропишут?

Из магазина Елена вышла с голубым почтовым ящиком под мышкой.

— Видишь, вон трубы привезли? — спросила Надежда.

Елена, довольная покупкой, не замечала ничего вокруг.

— Где? — отозвалась она не сразу.

— Ну вон, блестят.

— Какие же это трубы?

— Вот именно. Трубы-то в обертке. Обертку как раз и надевают на нашем заводе. Трубы сразу бросают на дно траншеи — и никаких железобетонных коробов.

Елена знала, как много шума бывает на стройке, когда сдают дом, из-за этих железобетонных коробов. Сооружение инженерных сетей под тепло, воду и канализацию всегда задерживалось — железобетонные короба надо было «выбивать», а в это время все, кто был занят на стройке, прыгали через вырытую под сети траншею, она, бывало, уж оплывет, а все ждут, когда подвезут под трубы громоздкие «корыта».

— А эти прямо так бросят, и все? — не поверила Елена.

— Так прямо и бросят. Мы когда на курсах операторов учились, все записывали. Гидрофобная изоляция вокруг трубы. Гидро — вода, фобо — ненавидеть, отталкивать. Воду, значит, отталкивает эта оболочка. Труба и не ржавеет. Да еще этот железобетон не тянуть на Север. Смекаешь?

— Смекаю… ненавидеть… отталкивать… Это надо, как придумано! Отмахнулась труба от всего и лежит спокойно. — И, словно спохватившись, испуганно спросила: — А я хоть справлюсь?

— Научишься! Оборудование теперь же не то, что сперва было, все машины делают. Будешь со мной в одной смене, не пропадем!

— Ну ладно, поживем — увидим, — вздохнула Елена.

— Это хорошо, что твой-то бугаина Сургут выбрал. Тут база покрепче. Да и вообще чего ни возьми — все у нас вперед убежало. Техникум нефтяной есть, музыкальное училище. Мой-то старший сын нынче в институт поступил, тут филиал индустриального института открылся. Железная дорога к нам вперед пришла. Захотел — сел в поезд и не майся, как раньше, в порту, не жди погоду. Там билет на руках, а движения никакого. А летом мы в Омск теплоходом добирались — красота!

— Хорошо уж ты тут обжилась, все знаешь.

— Не говори! Тут же все при нас строилось-открывалось. Сейчас смотришь на тех, кто приехал, оторопь берет: все хапают, хапают чего ни возьми — шмотки, меха. Я уж не говорю о лесах. Люди думают, тут раз неба много, так все с него и падает, а ведь из земли! Раньше, помню, пойдешь туда, где ГРЭС теперь, брусники да ежевики — не выбрать. Грибов белых… А теперь в лесу — на вездеходе. Вытоптали не люди, а машины. Каждый стремится подальше от людей оторваться, чтоб новое место побыстрей охапать. Аукнуться не с кем.

— В магазине женщины про Старый Сургут говорили. Там, видно, свои дома? — спросила Елена.

— Так Сургут уж четыре века тут стоит, как домам не быть. Сама туда езжу огородную мелочь покупать.

— И растет?

— А тут все растет. Раньше, говорили, колхоз тут был, так картошку выращивали, никто ее сюда не вез. Коров в колхозе держали…

— Вот бы тут дом приглядеть, — перебила Елена, загораясь.

— Обживешься, подашь заявление на квартиру, зачем тебе свой дом?

— Я ж в деревне выросла, к земле привыкла, огородик охота иметь. У нас же в Омске свой домишко был с огородом. Нет, я поинтересуюсь домом-то, может, недорого продают. За омский домик что выручим, да откладывать буду. Мне бы мать побыстрей сюда перевезти. А забот о своем доме я не боюсь, все лучше, чем в вагончике.

— Дался тебе этот дом! — обняла ее Надежда. Она попрощалась до завтра и пошла.