Любовь Заворотчева - Шутиха-Машутиха

Елена долго смотрела ей вслед, наполняясь благодарным чувством к женщине, о которой еще вчера ничего не знала.

С голубым ящиком возвращалась она в свой вагончик, и ее не отпускала мысль о домах в старой части Сургута. Уж если здесь грибы-ягоды растут, так в огородах, должно, всякая зелень поднимается. Стоило переселяться, чтобы, кроме коэффициента и работы, ничего не заиметь. Только тут, наверно, своих домов не продают, живут себе с детства и живут. Как хорошо! И сюда, видать, ехали искать счастья с давних пор, не из пеньков, поди, появилось тут все. Как по Сибири народ разошелся! Она из своей деревни вон куда с детьми укатилась. Скажи бы ей в детстве, что география, которую она учила, это и для ее ног дороги, засмеялась бы — разве может быть где-то лучше, кроме их деревни возле озер?

Она шла по Сургуту, разглядывая людей, дома, и в ней крепла уверенность, что надо тут обосновываться навсегда, вцепиться в этот вагончик и изо всех сил биться за лучшее, чем может одарить этот Сургут. Куда? Куда еще ей ехать? Надо тут жить сразу и набело. Сегодня Надежда со Степаном помогли, завтра она сама им навстречу пойдет. Не слукавит, от работы не увернется — неужто люди не помогут? Не прежние времена, не царевы. Старики у них в деревне как соберутся, все вспоминали те времена. Уж такие картины рисовали насчет этого переселения в Сибирь, что Елена на полатях замирала, и представлялось ей, как падали люди и лошади, изнуренные трактом и голодом. Бесконечный этот Сибирский тракт проходили только самые крепкие и цепкие люди. Бабка сказывала, как ее, маленькую, до изжоги кормили щавелем и лебедой. Помнила она тракт с березами по сторонам. Березы словно ветер всю дорогу качал, а это ее качало от голода.

Сколько их, таких горемык — переселенцев, при царе валом валило по тракту с Волги и Дона, на упрямстве, на жиле тащились, чтобы лучшей доли детям дать. И никому дела не было до тех переселенцев. Еленина прабабка умерла на барже, переполненной переселенцами. Тиф косил людей, но тюменский пароходчик Игнатов, занимавшийся перевозками от Тюмени до Омска, причаливать нигде не разрешал. Так до Омска и косил тиф людей, рядом с мертвыми родителями копошились дети, матери оплакивали младенцев. И все это называлось переселенческим делом.

Могучий русский дух напитался сибирской силой и поднял дерево-жизнь потомков. И она, Елена, — ветка могучая от того дерева. А от нее — три ее парня. Не пропадет! Деды выжили. Коммуну подняли. Потом и сами в войну переселенцев приняли с Запада. Так и идет по Руси. Ты только, человек, работай, в жизнь врастай, корнем становись.

Елена приостановилась. За думками незаметно так ускорила шаг, что дыхание сбилось. Катись ты, Вася, как яблочко-падалица, а она, Елена, — корень! От нее новая жизнь пойдет. Не брошенка она! Не брошенка! Ярится в ней сила за всех: кто на войне молодым убит, за деда-коммунара сила в ней, в Елене, собралась. И никому не сковырнуть ее и детям жизнь не сломать!

Когда на следующий день Толя и Андрюшка ушли в школу, Елена вздохнула с облегчением: это все-таки главное, эти уже пристроены, школой ребята остались довольны — попали к завучу, она ребят похвалила за самостоятельность. Андрюха дома буркнул:

— Как маленьких похвалила, только что по головке не погладила!

Толя перебил, велел найти доску с гвоздями, чтобы гвозди вытащить и прибить на дверь ящик. Молоток, валялся в тамбурочке возле котла. Елена подумала: обрастаем хозяйством!

А вечером возле вагончика послышался смех, женские голоса. Елена выглянула в окно: по прогребенной ею дорожке к вагончику шли какие-то женщины. Успокоилась, признав среди них Надежду.

Женщины ввалились в вагончик и стали по очереди знакомиться с Еленой.

— Ну вот, это наша бригада, и ты с нами будешь работать, — весело сказала Надежда. — Ну, девчата, давайте будем новоселье справлять!

Елена и глазом моргнуть не успела, как женщины заполнили стол принесенной снедью. Кто-то требовал у Толи гвоздь, чтобы прибить умывальник, кто-то бросал в новенький принесенный таз чищеную картошку, кто-то искал место для фотоэстампа. Женщины кашеварили у плиты, веселили ребят и Елену рассказами про Север и не сразу услышали, как у вагончика зарокотал вездеход. Надежда кинулась к двери:

— А вот и Степа!

Женщины высыпали из вагончика, а Степан, взобравшись в кузов, подавал им стулья, кастрюли, тарелки и прочую утварь. Кликнул Толю и осторожно передал ему телевизор.

— Ой, да ты что это, Надя! — дернула Елена за рукав Надежду. — Неловко как-то, столько всего навезли, да еще и телевизор, у нас же в контейнере свой идет.

— Да ведь не новый, — успокоила ее Надежда. — Мы цветной давно купили, а этот стоит без дела. Пока-то ваш придет, ребятишкам хоть веселее будет.

— Ой, девочки, ой, спасибочки! — приложив к груди руки, кланялась всем Елена. — И тебе, Степан, спасибо! Что бы я тут без всех вас делала? Ой, люди добрые, век вас не забуду!

Женщины отшучивались, Степан вновь и вновь начинал рассказывать, как увидел он ночью Елену, работавшую словно снегоочистительная машина, только снежная пыль во все стороны летела, и он думал, что тут смерч завился. Елена молча стояла и слушала, одна-единственная мысль билась благодарно: «Господи, как бы я тут без этих людей?»

В вагончике, когда все расставили по своим местам, стало уютно. Степан обещал вывести антенну для телевизора, завтра же привезет знакомого мастера, который на все руки от скуки.

Сергунька сразу взобрался на колени Степана и весь вечер не слазил. Так и уснул на его руке, прижавшись к крепкому мужскому боку.

Надежда тихонько вздыхала, поглядывая на мальчонку. О Василии за весь вечер никто не спросил. Говорили женщины в основном о работе, ругали поваров, которые суп варят из одних жил, а им приходится в заводской столовой обедать, потому что больше обедать негде. Говорили о жуликах вообще, а все равно к заводу вернулись.

Все ушли, мальчишки угомонились. Поднималась пурга, в стены вагончика уже наносило ветром разряды снега, вагончик подрагивал. Елена оглядела похорошевшую половину вагончика, где сидели гости. Ее обрадовала даже аккуратная горка окурков, оставленных Степаном. У нее были гости! У нее — дом!

Елена порадовалась теплу, которое по-хозяйски держал вагончик, не уступая его расходившейся пурге, поставила к печке валенки Сергуни и улыбнулась: у нее на Севере появились друзья!

Деньги получила немалые и трудовой договор на пять лет подписала с легким сердцем — северные льготы гарантированы и ей, и детям.

Поездку свою в Старый Сургут решила отложить до весны — к подъемным еще деньжат подкопит, мать, даст бог, продаст в Омске домишко, приедет, вот тогда и затеют дело с покупкой дома.