Марсель Эме - Уран

Когда допели «Марсельезу», на середину строя солдат вышел мэр. Глаза его увлажнились, листки бумаги с заготовленной речью дрожали в его руках. «Дорогие мои дети, — начал он, — после пяти лет разлуки, которые были для вас…» Он говорил о моральных и физических страданиях пленников, о тревоге и печали родственников, оставшихся на родной земле, о неугасимой надежде, никогда их не оставлявшей. Внезапно в первых рядах толпы произошло легкое волнение. Группа полицейских, поставленных сдерживать зрителей, раздвинулась, пропуская пятерых парней лет двадцати — двадцати пяти, которые уверенно направились к военным. Один из них, самый высокий, схватил солдата Фернана Галльена за руку, вытащил его из шеренги и, ударив кулаком в лицо, швырнул на землю. По его примеру четверо других бросились на бывшего пленного и принялись месить его кулаками и ногами. Галльен слабо отбивался, изо рта и из носа у него обильно потекла кровь. Мэр сильно побледнел, но, решив ничего не замечать, прерывающимся голосом продолжал свою речь: «С огромной гордостью и великой радостью встречает сегодня наш доблестный город своих самых любимых сыновей…» Комиссар полиции повернулся спиной к избиваемому и неспешно направился к группе муниципальных советников. Призадумавшиеся солдаты оставались на своих местах и, извлекая из происходящего урок осторожности, проникались сознанием того, что они попали на поднадзорную свободу и что первым делом им придется пересмотреть круг знакомств и привязанностей, которые они рассчитывали возобновить в родном краю. Один только Шарль Ватрен в благородном порыве шагнул было вперед, но тотчас попятился обратно. Усталый голос мэра вибрировал: «Ваше самопожертвование, ваша несгибаемая воля…»

Стоявшему в тени трехцветного флага Генё было не по себе, его так и подмывало вмешаться и прекратить избиение или хотя бы скрыться и не видеть этого, но он сохранил достаточно хладнокровия, чтобы не поддаться столь нелепому искушению. Как и его товарищ Журдан, который в отличие от него наслаждался зрелищем без всякого ощущения вины, умом он отлично понимал полезность и обоснованность этого публичного наказания. Этот Фернан Галльен, бывший коммунист, порвавший с партией после заключения германо-русского пакта и снискавший за время пребывания в плену репутацию ярого вишиста, о чем в Блемоне стало известно задолго до его приезда, конечно же, не заслуживал жалости. Настигшее его сейчас возмездие послужит хорошим уроком населению Блемона. Наконец — и это самое главное, — прием, оказанный одному из бывших пленных, заставит пораскинуть мозгами и всех остальных, за годы лагеря наверняка составивших себе чересчур радужное представление о жизни на свободе.

«Величие Франции… Гнусный старец… клика вишистских предателей…» Мэр перевел дыхание, и грянули аплодисменты. Башлен, владелец завода, неистово рукоплеща, поглядывал на своих инженеров. Аршамбо, несмотря на данное себе обещание, так и не набрался смелости не хлопать. Пятеро экзекуторов, оставив Галльена на мостовой, удалились спокойно, без лишней рисовки, как бы с сознанием добросовестно выполненной работы. В первом ряду зрителей трехлетняя девочка, которую держал на руках отец, сказала, показывая на пятерку пальчиком: «Плохие дяди, плохие». Отец со слабой улыбкой обернулся к окружающим, но, встретив лишь замкнутые из предосторожности лица, понурился, и его бледная улыбка погасла, а лоб прорезала тревожная складка.

На самом виду, между бесформенной толпой и первой шеренгой солдат, был распростерт на спине Галльен — окровавленное лицо, изувеченный рот, заплывшие глаза, рассеченные губы и брови, учащенно вздымающаяся грудь… Его слабые стоны перекрывались гугней мэра, который продвигался к финалу: «…чтобы совместно с вашими братьями из Сопротивления стать творцами ее немеркнущего величия». Аплодисменты, толпа, муниципалы, коммунисты, священники, социалисты, инженеры, Башлен, Аршамбо. Похвалив мэра за красноречие, супрефект отделился от группы официальных лиц и направился к солдатам, передать им приветствие правительства. Молодой, в щегольски скроенном мундире, с благожелательным выражением лица и глубокомысленным взглядом, он ступал легко, не замечая лежащего на земле окровавленного человека, пока его самоуверенность не поколебал досадный инцидент. Учитель Ватрен, пробравшись сквозь солдатский строй, склонился над раненым и принялся вытирать платком кровь, залившую его лицо. Когда он подсунул Галльену под спину руку и попытался его усадить, тот громко застонал от боли. Супрефект остановился удивленный, тщетно пытаясь сохранить самообладание.

— Помогите мне, — сказал ему Ватрен.

Супрефекта передернуло, и он отвернулся, ища взглядом поддержки у официальных лиц. Ватрен же, подняв руку, стал искать вокруг человека доброй воли. Аршамбо был бы рад оказаться таковым, но ноги никак не хотели ему повиноваться. Впоследствии он не мог без стыда вспоминать об этих нескольких секундах, в течение которых чувствовал себя пригвожденным к месту, словно был неотделимой от толпы молекулой. Учитель, сообразив, что у него есть сын, обернулся к нему и скомандовал:

— Шарль, иди-ка помоги мне.

Покраснев, Шарль поначалу лишь переминался с ноги на ногу, но отец проявил настойчивость, и он вышел из строя. Вдвоем они осторожно приподняли раненого и перенесли его в вестибюль, где уложили на скамью для багажа. Фернану Галльену было, похоже, совсем худо. На лицо его со множеством кровоточащих ссадин страшно было смотреть, но учителя больше беспокоило то, что было скрыто от глаз. Солдат жаловался на нестерпимую боль во всем теле, и малейшее движение исторгало из него вопль. Ватрен вышел на ступени, тем самым возвысившись над участниками церемонии, и, сложив ладони рупором, прокричал, прерывая выступление супрефекта:

— Требуется срочная врачебная помощь!

Призыв повис в воздухе. Супрефект, которого перебили в тот самый момент, когда он обещал бывшим пленным скорое и впечатляющее восстановление их доблестного города, подавал явные признаки нетерпения, но Ватрен уже заприметил в группе именитых граждан рыжую бороду доктора Морё.

— Доктор Морё, я прошу вас прийти на помощь раненому!

Доктор поспешно загородился шляпой и ничего не ответил.

— Доктор Морё! — возвысил голос Ватрен. — Вы не имеете права уклоняться! Я требую, чтобы вы осмотрели раненого, его состояние требует немедленного врачебного вмешательства!

Толпа была внимательна и молчалива. Досадливо морщась, супрефект поманил к себе комиссара полиции и процедил сквозь зубы:

— Послушайте, господин Лашом, это становится нетерпимым. Пора положить этому конец.