Марсель Эме - Уран

Вернувшись на свое место за столом, Монгла смотрел на уходящего сына с улыбкой, которая, впрочем, сменилась выражением крайней усталости. Мишель, потрясенный сценой в кабинете, поднялся в свою комнату и задумчиво облокотился о подоконник. На первый взгляд казалось довольно странным слышать такие речи от вечно угнетенного и непрестанно хнычущего старика, каким выглядел отец, но, если поразмыслить, в его словах не было ничего неожиданного. Не говоря уже об аресте Леопольда, легко объяснявшемся паникой Монгла, в его активе было несколько совершенно немотивированных доносов. Они не то чтобы явно, но вполне недвусмысленно свидетельствовали о двигавших им чувствах, о которых он только что поведал с такой циничной откровенностью. Возможно, кое-что в речи отца и следовало отнести на счет сознательного преувеличения, но в ней наверняка содержалась и изрядная доля правды, и ничто не мешало поверить тому, что под действием страха человек в самом деле способен отправить сына в тюрьму или уготовить ему такую же участь, какая постигла Леопольда. Но еще больше, чем нависшая над его головой угроза, Мишеля терзала мысль о моральном сходстве с отцом. Как бы он ни гнал ее от себя, она с жестокой очевидностью воцарялась в его сознании. Роясь в памяти, он находил множество случаев, когда те или иные обстоятельства вызывали у них обоих одинаковые чувства и реакции, и это совпадение бывало настолько явным, что они даже обменивались понимающими улыбками, как собеседники, кому случилось высказать одновременно одни и те же слова. Не далее как позавчера, когда Мишель сидел с компанией в «Золотом яблоке», адвокат Мегрен сказал ему с улыбкой, подлинный смысл которой только теперь дошел до него: «Удивительно, но, глядя на тебя, я словно воочию вижу Монгла, каким он был в твои годы». И Мегрен явно говорил не о физическом сходстве, которое было достаточно отдаленным. Он имел в виду нечто более глубокое и сокровенное. Впрочем, если жить той же жизнью, теми же интересами и заботами, да еще учесть наследственность, то совсем неудивительно, что сын в конце концов оказывается вылепленным по образу и подобию отца. Можно не сомневаться, что со временем и ему, Мишелю, суждено испытать приступ этой старческой озлобленности, коей Монгла пытается заполнить безысходную пустоту своего существования. Мишель решил было посоветоваться с железным человеком, но обнаружил, что перестал придавать всякое значение этому идолу, верой в которого пытался жить последние три дня. К одиннадцати часам он вышел в город и, не встретив Мари-Анн, принялся бродить среди развалин, там, куда смотрели ее окна.

Ватрен только что рассказал семье Аршамбо и Максиму Делько о драматическом конце Леопольда. В девять утра учитель отправился за сыном в гостиницу, где тот ночевал, но Шарль уже ушел, решив, видимо, в одиночестве наведаться на могилу матери. Ватрен довольно долго гулял за городом, а по возвращении встретил в руинах Блемона своего коллегу Фромантена, который и ошеломил его новостью.

Аршамбо воспринял известие о кончине Леопольда со спокойной горечью. Он заявил, что наравне со своими согражданами несет ответственность за гибель ни в чем не повинного человека.

— Мне не хватило мужества восстать против произвола, еще когда его арестовали в первый раз, а что касается убийства, то мое молчание ставит меня в один ряд с убийцами. Но я совершил столько преступлений такого рода, что очередное уже мало что меняет.

У Мари-Анн шевельнулось было сочувствие к Леопольду, но она тотчас потеряла к разговору всякий интерес, увидев в окне посреди развалин Монгла-сына. Он брел медленно, уныло понурясь, и время от времени взбирался на груду камней, чтобы оказаться на виду. Укрывшись за занавеской, Мари-Анн наблюдала за ним с неприязнью и, словно он мог ее видеть, стремилась вложить во взгляд как можно больше убийственной иронии.

В коридорах раздались шаги широко и уверенно ступающих людей. Аршамбо схватил Делько за локоть и затолкал в комнату учителя. Пришедшие остановились посреди коридора, и кто-то из них постучал в комнату Генё.

— Ложная тревога, — пробормотал инженер.

— За Максима уже можно не беспокоиться, — заметил Ватрен.

— Хотел бы я знать, почему это за него уже можно не беспокоиться. Положение сегодня точно такое же, как и в первый день, разве что мы стали куда менее осторожны. По правде говоря, все шансы за то, что оно ухудшится. В эти три недели случай был к нам милостив, но тем паче мы должны быть начеку, поскольку вероятность играет уже против нас. Кстати, сейчас я как раз готовлю отъезд Максима. Ему я ничего не говорил, потому что еще не все улажено. Старший кладовщик завода Манен отправит его на грузовике в Перпиньян, к своим родственникам. Оттуда Делько без труда сможет перебраться в Испанию. Манен человек достойный, я ему всецело доверяю, и все же… стыдно признаться, но когда я услышат шаги в коридоре, то сразу же подумал…

Генё встретил своих товарищей Ледьё и Монфора с намыленными щеками и с бритвой в руке. Усадив их, он продолжал бриться перед зеркальцем, висевшим на шпингалете окна.

— Я дома один, — сказал он. — Мария с детьми уехала на весь день к родичам в Ла-Шене.

О том, что она отправилась на крестины, он умолчал. А вот чего он не знал и сам — Мария не обмолвилась об этом ни словом, — что она решила воспользоваться случаем и окрестить их младшенького, которого Генё намеревался оградить от происков церкви. Ледьё и Монфор, через жен осведомленные об этом маленьком предательстве, обменялись за его спиной улыбками. Генё провел по лицу влажным полотенцем и вытер лезвие.

— Ну и что ты думаешь о том, что произошло? — спросил Ледьё.

— А что произошло?

— Я так и думал, ты не выходил из дому и потому ничего не знаешь. Сегодня утром, часов в восемь, жандармы пришли в «Прогресс» арестовать Леопольда и укокошили его из револьверов.

Потрясенный, Генё молчал.

— Чистая работенка, а? — сказал Монфор.

— Но, господи, кто дал указание арестовать Леопольда?

— Мы как раз и пришли узнать, откуда ветер дует.

— Я заходил к жандармскому лейтенанту, — сказал Ледьё. — Многого от него добиться не удалось. Говорит, приказ поступил из префектуры. Но за спиной префекта явно стоит кто-то из здешних. Кто именно, лейтенант, мол, не знает, и так оно, похоже, и есть. Тогда я подумал: уж не социалисты ли устроили это, чтобы подложить нам свинью. Если да, то им, канальям, это удалось. Сейчас никто в Блемоне не сомневается: Леопольда прикончила коммунистическая партия. Можешь себе представить, как социалисты потирают руки.

— Надо во что бы то ни стало узнать, чьих рук это дело, — проговорил Генё. — Возьмем за жабры префекта. Если понадобится, кто-нибудь из нас съездит в административный центр. Лично я не думаю, что это исходит от социалистов. Не в их это манере. Рошара расспросили?