Земовит Щерек - Татуировка с тризубом

Потом они перешли на людей. Охотились на них. Таились за деревьями, за кустами, за выступами стен. Ждали одиночек. Убийство некоторых жертв тоже снимали на видео. Эти видеосъемки были использованы в суде в качестве доказательств. Выродки снимали на видео, как выкалывают отверткой глаза у живого человека. Убивали и добивали, чаще всего, молотком. Их осудили за убийство двадцати одного человека. Речь для них, вроде как, шла о преодолении комплексов. Их родители, люди влиятельные, обладающие положением в обществе, от всего этого отпираются. Их мозги не в состоянии переварить реальности. Они твердят, что мальчиков подставили, а фильмы сняты с применением специальных эффектов. И во всем этом деле речь идет исключительно о том, чтобы укрыть истинных убийц. Сыновей из домов с еще большим положением и влиянием.

Комплексы.

Как-то раз в Днепропетровске в вокзальном зале для VIP-персон я уже видел, как встречаются два представителя нового дворянства, нового рыцарства [115]. В зале для VIP-пассажиров, пользование которым стоило тогда двадцать гривен, можно было отдохнуть в мягких, кожаных креслах, ожидая поезда, отходящего посреди ночи, почитать яркие журналы. И даже слегка вздремнуть — но, стараясь делать это незаметно, потому что подходил охранник, разодетый словно царский кадет, и будил. Спать было нельзя.

Среди ночи в зал вошел какой-то пахнущий духами господин, а за ним — оруженосец с кобурой, спрятанной под брюками таким образом, чтобы ее сразу же было видно. Господин уселся в мягком, кожаном кресле, а оруженосец встал за ним — и начали ждать. Друг с другом они не говорили. Господин глядел в окно, за которым расстилался привокзальный постапокалипсис, но сейчас стояла ночь, и его не было видно, а помимо того: взгляд его был пустым, устремленным в ничто. Разодетый охранник к ним не подходил, хотя я и не видел, чтобы эта пара платила по двадцать гривен. Он знал: кто есть кто, и какой бывает господская милость. Вот подойду, наверняка размышлял он, а там надвое бабка ворожила. Если господин добрый — так только улыбнется, вытащит бумажник и заплатит, а то еще и чаевые даст. А вдруг прикажет охраннику меня избить? Да просто пощечину дать? Что делать тогда? Устраивать скандал? Дергаться? Чтобы добавочно получить? Звонить в милицию? Чтобы еще и милиция свое прибавила? Опустить взгляд и вернуться в свой угол? Тогда уже будет лучше из этого угла вообще не выходить. Вот он и стоял, никого не трогая, заранее униженный, возле дверей, и точно так же, как господин в кресле — пустыми глазами пялился в окно.

А через пару минут в зал для VIP-персон бодрым шагом вступил еще один господин, источающий запах духов. За ним тоже шествовал оруженосец, рослый детина в кителе. Господа обменялись приветствиями, оруженосцы тоже. Господа, не обращая внимания на охранников, уселись рядом и начали переговариваться тихими голосами. Оруженосцы переговаривались еще тише, ежесекундно поглядывая на своих сюзеренов.

Господа и охранники выглядели так, словно были изготовлены из мяса различного сорта, как будто бы были родом из различных миров. А ведь все они — и одни, и другие, воспитывались в одной и той же отчизне, в одном и том же союзе республик свободных, в котором все должны были навечно остаться равными, среди одних и тех же жилых домов из белого силикатного кирпича, с паскудно застроенными балконами, с трубами, которые текли и сливали канализацию в коридор.

Великим Князем в Днепропетровске был тогда Игорь Коломойский, один из крупнейших украинских олигархов. Это он, как гласит молва, спас Днепропетровск от судьбы Донецка и Луганска, в которых родились сепаратистские "Народные Республики". Как только ситуация начала выходить из-под контроля Киева, власти на какое-то время решили перестать притворяться, будто бы самым главным в области является назначенный в Киеве губернатор, и власть в угрожаемом регионе передали тому, кто уже фактически ее имел: как раз Коломойскому. Тот за собственные деньги организовал несколько добровольческих батальонов, а за каждого взятого в плен сепаратиста или пророссийского боевика назначил награду. Весь город был покрыт проукраинскими лозунгами. И здесь тоже, что только можно красили в желто-голубые цвета. Даже некоторые сточные коллекторы.

С какого-то времени из Киева в Днепропетровск ходит современный поезд, купленный под Евро, так что теперь уже не нужно ехать целую ночь. Летом за окнами зелено, домики карабкаются на надднепровские холмы, иногда поблескивает река. Летом дорога из Киева в Днепропетровск выглядит, словно дорога через рай.

Многие люди в городе носили желто-голубые банты, футболки с тризубом, тренировочные костюмы национальной сборной. С Ириной, проукраинской активисткой и журналисткой, я договорился встретиться в ресторане на последнем этаже днепропетровского торгового центра. С его террасы был виден тянущийся внизу гигантский проспект Карла Маркса с провалом на месте снесенного Ленина, словно дыркой от выбитого зуба. У Ирины на голове были желто-синие цветочки, на руке — желто-синее колечко. На шее — подвеска с тризубом. Сигареты она прикуривала желто-синей зажигалкой. И — вот тут я вовсе не шучу — сразу же после нашей встречи бежала на урок украинского языка.

Она рассказывала, что раньше одеваться подобным образом было стремно: старики могли и оплевать, а молодежь — избить или хотя бы потаскать за волосы. Но теперь все украинское в топе, и никто не выступает. Но если речь идет о том, кто кого в Днепропетровске поддерживает, говорила она, то где-то половина на половину.

Зазвонил телефон. Понятное дело, рингтоном был гимн Украины. Я рассмеялся. Ирина глянула на экран и сбросила.

— Да, я понимаю, — усмехнулась она. — Во Львове над нами смеются, что мы такие обвешенные всем этим, тризубами, флагами. Но у них там ведь Украина, им не нужно ничего доказывать. А мы словно только-только влюбившийся молодой человек, который ходит по городу и пишет, скажем: Тома, я тебя люблю". А я, возможно, еще и татуировку себе сделаю.

Я спросил ее, понравился ли ей Львов.

— Даже и не знаю, — ответила девушка после раздумья. — Город красивый, опять же, украинскость там очень естественная, но… ты же знаешь, фронт здесь недалеко. У нас имеется такая программа: "снабди воина". Все время мы собираем деньги для солдат, на оружие, на оснащение. Ни на что больше деньги мы не тратим. А там, во Львове: кофе, пиво. Нас пригласили на какую-то встречу, а я там гляжу — фрески на стене рисуют. Я им: что же это вы себе фрески рисуете? У вас что, бабок много? Там фронт, а вы тут — фрески?

— И что они тебе ответили? — спросил я.

— Поглядели как-то странно, а потом стали говорить, что культура тоже важна. И так далее. Знаешь, я ведь не урожденная украинка, только сейчас учу украинский язык. Но я вовлечена.