Мейв Бинчи - Музыка дождя

Десмонд был готов ударить его еще раз, но парень еле шевелился.

— Нет, он жив. Но ему будет несладко.

— Может, и так, но это не важно, — сказал мистер Патель, медленно поднимаясь на ноги. Он был слаб и напуган.

— А что тогда важно? — спросил Десмонд.

— Мне надо решить, кто будет заниматься этим магазином вместо меня. Вы видите, мой брат не может, моя жена не говорит по-английски, я не могу просить детей пропускать школу, а то они не смогут сдать экзамены…

Вдалеке послышались звуки сирены, и в магазин вбежали двое молодых людей, которые сказали, что полиция вот-вот подъедет.

— Не волнуйтесь об этом, — сказал Десмонд. — Мы это организуем.

— Но как?

— У вас есть родственники, которые занимаются подобным делом?

— Да, но они не могут бросить свои дела.

— Когда мы доставим вас в больницу, вы дадите мне их имена, чтобы я мог связаться с ними?

— Это бессмысленно, мистер Дойл, у них нет времени. Они сами должны работать на себя. — Его большие глаза наполнились слезами. — Мы разоримся, вот и все.

— Нет, мистер Патель, я за вас поработаю в этом магазине. Просто вам нужно сказать им, что вы доверяете мне.

— Вы не можете этого делать, мистер Дойл, у вас важная работа в «Палаццо Фудс», вы просто говорите это мне, чтобы я почувствовал себя лучше.

— Нет, это правда. Я присмотрю за вашим магазином, пока вы будете в больнице. Сегодня мы, конечно, закроем его, повесим записку, а завтра я открою его.

— Я не знаю, как мне вас благодарить… — Глаза Десмонда тоже наполнились слезами. Врач из «скорой помощи» был очень любезен. Он сказал, что мистер Патель, скорее всего, сломал руку.

— Должно быть, это затянется, — сказал уже на носилках Суреш Патель.

— У меня куча времени.

— Давайте я вам скажу, где сейф.

— Нет, позднее, я приду в больницу.

— Но ваша семья, ваша жена не позволят вам заниматься этим.

— Они поймут.

— А потом?

— А потом все будет иначе. Не думайте об этом.

Полицейские были молодыми, даже моложе бандитов.

Один из них был точно моложе его сына.

— Кто тут за главного? — спросил полицейский еще неуверенным голосом.

— Я, — сказал Десмонд. — Я, Десмонд Дойл, живу по адресу Розмери-Драйв, двадцать шесть, и я буду присматривать за магазином, пока мистер Патель находится в больнице.

Никто, кроме сестры, не называл отца Джеймса Херли именем Джимбо. Этот высокий, стройный, красивый мужчина очень хорошо смотрелся в сане священнослужителя. На нем прекрасно сидели церковные одежды, а еще лучше смотрелась бы кардинальская мантия. Но из Рима к нему на службу не приезжали, так что имя отца Херли никогда не звучало в палатах сильных мира сего.

Было невозможно представить, чтобы кто-либо говорил о нем плохо. Его прихожане в нескольких церквях Дублина обожали его. Казалось, он достаточно быстро приспосабливался к изменениям, исходившим из Ватикана. Не все приходилось ему по душе, но он не позволял себе критиковать новшества.

Его никогда не приглашали участвовать в теледебатах. Он не пошел бы на свадьбу известного атеиста, которому служба нужна просто для куража. Он также не ходил на ежегодные охотничьи церемонии, где собаки загоняли зайца. Отец Херли был образованным человеком со спокойным голосом. Многие считали, что он похож на ученого. Для него это была наивысшая похвала. Он усмехался, когда люди считали, что для него гораздо важнее, если его назовут викарием, а не просто священником.

Джеймс Херли переезжал из церкви в церковь без видимых изменений в работе. Его не продвигали по службе, а он и не ждал никаких перемен.

Никто не считал его молчуном. Он ценил хорошее вино и любил поесть лобстеров.

Казалось, что он всегда доволен своим местом, куда бы его ни послали, будь то церковь в районе для рабочего класса, где ему надо было следить за футбольным клубом или дискотекой для молодежи или навещать родильные дома.

Отец Херли работал в одной из лучших католических школ в Англии, но никогда не говорил об этом. Он родился в богатой семье, и даже поговаривали, что вырос в большой усадьбе. Но сам он никогда об этом не рассказывал. Он мог показать свои семейные альбомы, чтобы проследить, куда уходит корнями генеалогическое дерево, и кто знает, до чего можно докопаться. Единственный близкий человек, сестра, жила за городом с мужем, юристом, и сыном. Отец Херли говорил об этом мальчике, своем племяннике, с любовью. Только о Грегори он говорил с большой охотой.

Он умел слушать рассказы других людей. Именно поэтому его считали прекрасным собеседником. Он говорил только о других.

В разных обителях, куда судьба заносила его, отец Херли выставлял фотографии своих родителей в старинных овальных рамках. Еще там была фотография Грегори на его первом причастии. На ней красивый мальчик смотрел в объектив фотоаппарата так, словно знал, что этот день особенный, и сильно отличался этим от остальных, кто просто позировал.

Для тех, кто рассказывал отцу Херли о своей жизни, кто делился с ним своими проблемами и радостями, Грегори был прекрасным поводом для начала разговора. Они могли поинтересоваться, как у мальчика дела, выслушать из вежливости ответ, а потом поведать о своей судьбе. Они даже не замечали, что однажды отец Херли перестал рассказывать про Грегори взахлеб и его ответы стали более размытыми и общими. Он был слишком вежлив, чтобы рассказывать о своих проблемах, слишком дипломатичным. И это было еще одно его важное достоинство.

Джеймс Херли рано остался без матери, так что к сестре Лауре он относился как к матери и лучшему другу. Лаура была на пять лет старше его, ей едва исполнилось семнадцать, когда все хозяйство оказалось на ее плечах, а еще младший брат и далекий отец, который посвящал своим детям не больше времени и заботы, чем он посвятил своей жене или усадьбе, отошедшей к нему по наследству.

Сейчас отец Херли понимал все это, но тогда он очень боялся обидеть своего холодного, замкнутого отца. Лаура могла бы поступить в университет, думал он, если бы ей не пришлось заботиться о младшем брате. Вместо этого она осталась дома и ходила на курсы секретарей в соседнем городе.

Она работала в маленькой лавке, которую потом купила более крупная фирма. Затем она перешла на работу в местную булочную, но та объединилась с тремя другими пекарнями, так что ее работа там тоже закончилась. Она работала секретарем у врача, но и там пробыла недолго, потому что его вскоре лишили лицензии за непрофессионализм. Лаура часто говорила своему братишке Джимбо, что она приносит несчастье всем, к кому нанимается на работу. Ее младший брат предлагал ей устроиться к нему в школу, тогда ее, возможно, закроют.

Она подбадривала его, когда у него были каникулы. Они вместе ходили гулять в поле и подолгу сидели на камнях, разговаривая о любви к Богу так, как другие могли бы говорить о спорте или кино.