Ольга Новикова - Приключения женственности

— Ты куда? — Она ткнула пальцем в Женину грудь и покачнулась.

Пары крепкого напитка перебивали запах сигареты и резких французских духов — Женя не смогла вспомнить знакомое название. «Сейчас вернусь» прозвучало как «отстаньте!» — Женя сама удивилась своей твердости. А добровольная охранница уже «тыкала» другому.

— Боже мой, что же так поздно?!

В голосе Рахатова Женя услышала нотку недовольства, даже осуждения. В другой раз она бы не удержалась и использовала ее как вещественное доказательство его эгоизма, но сейчас было не до того. Она возбужденно затараторила, комментируя все нюансы собрания — себялюбие заразно. Рахатов, впрочем, видел издательскую ситуацию со своей высокой колокольни.

— Жаль, они оба неплохие люди. Конечно, положиться на Сергеева нельзя, но пакостить мне он бы не стал. А Вадим Вадимыч помог достать балакрон для переплета моего трехтомника… Жаль, жаль… Но ты-то что так волнуешься? — Рахатов с досадой отодвинулся от Жени.

— Да как вы не понимаете? Эта космонавтиха, она перед собранием грозила: «На этот раз мы тебе не дадим отсидеться! Надо быть принципиальной и отстаивать свою позицию!» Я же не могла сказать ей, что никакая это не моя позиция, да и принципы их — чистый камуфляж! Говорится так высокопарно, а имеется в виду: плати по счету! Знает, что Вадим помог с квартирой. Если бы он сам велел мне выступить, то пришлось бы что-то мямлить. Жалкое зрелище. Одна дама минут пятнадцать тужилась на трибуне. Было совершенно непонятно, о чем речь, но она так эффектно вынимала из предусмотрительно прихваченной лакированной сумки кружевной платок и прикладывала к глазам, так пронзительно завибрировала голосом и, оборвав фразу, засеменила на шпильках к своему месту, что можно было считать задание выполненным. Я бы так не смогла.

— Женечка, они мизинца твоего не стоят! Не огорчайся так, выкинь все из своей великолепной головки! — Рахатов принялся стягивать с себя мохнатый свитер.

— Господи, что я завтра Вадиму скажу! — Женя не могла уже остановиться, но все-таки призналась себе в своей трусости. — Да наплевать на него! Как омерзительно он Машину смерть использовал! Кузьминичну приплел, а чтобы она не смогла возразить — отправил ее на больничный! А Сергеев, как дурак, сидел и молчал! Я теперь сомневаюсь, оставляла ли несчастная Маша письмо, не сам ли он его выдумал…

Дальше Женя говорить не смогла — мешало платье, которое Рахатов пытался с нее снять. Она вскинула руки, но запуталась в подоле и не смогла расстегнуть пуговицу у ворота.

— Я сама! — рассердилась она и нехотя продолжила раздеваться. — Нет, вы меня совсем не слушаете. Я за себя постоять могу!

— И полежать тоже! — Рахатов потянул Женю за руку, но она даже не улыбнулась его каламбуру.

— Я ведь от вас ничего не требую, даже совета не прошу! Но вы всегда так — все мои слова куда-то ухают, до меня даже эха не доносится… Отгородились от моих страданий! Только не говорите опять, что я добрая, что не захочу рубить голову вашей…

— Остановись, пожалуйста! Остановись! — Рахатов попытался лаской утишить бурю. — Ты ведь звездочка яркая и горячая, упавшая мне в ладони. Спасибо тебе за это! Но нам нужно вести себя по-японски, фигурально говоря. У них очень мало земли, и на крохотном клочке, который можно закрыть собственным кимоно, они ухитряются выращивать массу превосходных вещей. Там не пропадает ни одного полезного сантиметра площади, так любовно и бережно относятся они к своему саду. К сожалению, пока так случилось, что у нас с тобой хронический дефицит времени. И очень обидно те недолгие отрезки, подаренные нам судьбой, тратить на горькие слова, на споры, на уколы и укусы. Ведь в конечном итоге ни тебе, ни мне никакой радости или тепла это не приносит. Можно любые вопросы обсуждать, все, что угодно, кроме одного: быть или не быть…

Но Женя уже ничего не могла с собой поделать. Как будто внутри, в груди отчаяние ее материализовалось, и только оно диктовало слова и интонацию.

— Давайте условимся. — Рахатов перешел на «вы». — Можете говорить все что угодно, но только не в такую минуту. — Он встал с кровати и начал одеваться. — Это уже цинизмом отдает, это оскорбительно для нас обоих.

Женя села и продолжала слушать его, не замечая, что она голая, неуютно было от другого. Она и раньше могла огорчить Рахатова, могла сказать ему резкие слова, но сразу же становилось стыдно, начинала жалеть его, боялась даже трещины, которая могла появиться, если на их хрупкие отношения нагрузить слишком много правды. Как бы ни злилась она на Рахатова, всегда помнила ту волну радости, которая, вдруг набегая, захватывает тебя и приподнимает над скукой, над суетой, над безликой толпой в автобусе, в библиотеке, на собрании…

Но все реже приходило такое настроение. Ведь на земле — оскорбительное положение, которое Рахатов с обидной легкостью не принимал во внимание: «Ты не любовница, ты — любимая». Да он даже не понимал, зачем Женя так старательно укутывала завесой тайны их знакомство. Все труднее становилось скрыть от самой себя, что его ласки уже не касаются той части ее души, о существовании которой она совсем недавно начала догадываться.

И вот первый раз Рахатов пожертвовал близостью, чтобы ее образумить, а она даже не испугалась. Не хотелось ни обвинять, ни виниться. Оказалось, что самое худшее — молчание… молчание, которое не хочет, чтобы его нарушили.

— Сашуля! Какими судьбами!

Саша вздрогнул, как будто его застигли на месте преступления, и обернулся. Свет из единственного окна в конце коридора, поцелуй в губы, который он все же принял за дружеский. И вот его уже взяли за руку и повели в кабинет. Незнакомая полноватая блондинка с яркими губами.

— Ты что же, не узнаешь меня? Неужели так постарела?

Кокетливая интонация как будто подтолкнула Сашину память. Если короткие бледно-желтые волосы, торчащие в разные стороны то кольцами, то сосульками, заменить на прямые длинные цвета… темно-коричневого цвета, который теперь выглядывает только у корней, выпустить воздух из пухлых щек, подтесать талию, бедра… то получится… Светлана…

Чтобы загладить свой промах, он радостно, слишком восторженно для искреннего признания, воскликнул:

— Что ты! Наоборот! Помолодела!

Светлана самодовольно хмыкнула и села за стол.

— Слежу за твоими успехами, молодец…

Говорила она свысока, как бы поощряя молодое дарование, хотя Саша был моложе ее всего на одиннадцать месяцев, — так мастодонты от критики подбадривают начинающих, этими же фразами литературные начальники сигнализируют, что их кресло выше любых творческих успехов. Светланиных работ Саша не заметил, хотя регулярно читал толстые журналы и литературные страницы общеполитических газет, поэтому сразу понял, что она сделала издательскую карьеру.