Кристиан Крахт - Империя

Давешние слезы и страх ей никто не ставит в упрек; даже господин Новембер, который вылез из недр фрахтера и, зачерпнув ведром морскую воду, смыл с лица и рук копоть, теперь, проходя мимо девочки, отваживается на мимолетную, лаконичную улыбку: ведь никакая замазка не соединяет людей так крепко, как совместно пережитая опасность. И в тот короткий миг, когда лицо кочегара проясняется, кажется, можно разглядеть настоящего Новембера: чувствительного, красивого, печального человека, который пытается спрятать от себя самого какую-то оставшуюся в далеком прошлом боль.

Слюттер осматривает груз: в море ничего не смыло, кроме маленького ящика со сковородками. Непонятно, зачем отправлять в протекторатные земли австралийские крабовые консервы, если там и так полно вкуснейших крабов, только что выловленных из моря. Он пожимает плечами, закуривает сигарету и направляет «Джидду» на северо-запад. Около часа пополудни капитан видит другое судно: тоже фрахтер, но следующий курсом на юг, к Дарвину; Слюттер пытается связаться с этим судном по аппарату Маркони, но не получает ответа; тогда он зовет Пандору, просит ее вскрыть несколько консервных банок и подогреть их содержимое на плитке. Вскоре за фрахтером уже тянется незримый, но заманчиво-ароматный шлейф.

Пока они трапезничают, Апирана предлагает Пандоре сделать татуировку: на каком-то месте ее кожи навсегда запечатлеть историю пережитого ими урагана, — однако Слюттер и слышать о таком не хочет, он-категорически против, ему невыносима сама мысль, что внешний покров девочки, ее нежный эпидермис, будет исколот иголками. Матрос-маори пожимает плечами: дескать, ему-то что… жаль только, что часть мировой хроники, к которой должны иметь доступ все люди, теперь нельзя будет прочитать с тела этой совсем юной девушки… Выразив свое мнение, он отправляется вниз, в котельную, чтобы отнести Новемберу тарелку с дымящимся крабовым мясом…

Все-таки этих двоих связывает любовь, пусть и странная. Пандора безусловно избрала Слюттера в качестве повелителя ее судьбы, а он, похоже, благодаря ей обрел уверенность в себе, которой прежде у него не было. Внезапно он ощущает себя, насколько такое возможно, человеком более глубоким: он теперь видит море уже не просто как устраняющую различия очистительную стихию, но понимает и страх Пандоры перед морской пучиной; понимает, что сам он, как отдельное существо, хотя и является частью мироздания, но в этой целостности значит меньше, чем веточка коралла, которая за миллионы лет истирается в эфемерный песок, существующий на периферии нашего мировосприятия… Каждый раз, когда Слюттер задумывался о таких вещах, он словно делал еще один осторожный шаг, приближающий его к смерти…

И вот, наконец, «Джидда» — словно жестоко избитый пес, пробирающийся в безопасное место под мостом, чтобы залечить свои раны, — входит в бухту Бланш. Никто на причале не ждет ее прибытия, никто в гавани Рабаула не торопится поприветствовать потрепанный бурей фрахтер. Слюттер, стоя на капитанском мостике, отдает команду бросить якорь, Апирана и господин Новембер без особого энтузиазма выполняют ее, тогда как Пандора, убедившись, что английских полицейских поблизости нет, спрыгивает, босая и в светлом платье, на дощатый причал и, мимо покачивающихся на волнах пришвартованных баркасов, направляется прямиком к губернаторской резиденции, белый фасад которой заприметила еще издали, когда судно входило в бухту. На полпути девочка останавливается, наклоняется, чтобы нарвать цветов, и несколько туземных ребятишек робко приближаются к ней. Издали кажется, что они увлеченно играют друг с другом, что за этой игрой Пандора забыла, зачем сошла на берег…

Новембер тоже покидает судно: он должен отыскать представителя фактории, которая заказала «Джидде» партию товара. После пережитого урагана прибытие в Рабаул воспринимается как типичный пример антиклимакса, и потому Слюттеру, в общем, все равно, заинтересуют ли кого-нибудь привезенные им сковороды. Он смотрит вслед Пандоре и понимает, что неизбежно потеряет ее — а ведь еще никогда ни одно существо не было для него столь важным, не обретало над ним такую власть; что ж, думает он, в конце концов, он сам допустил, чтобы это рыжеволосое дитя сделало его не только ранимым, но и смертным…

Не спеша он застегивает капитанский китель, берет фуражку и отправляется в губернаторскую резиденцию. Свое недоверие к представителям власти он попытался загнать в дальний угол сознания, потому что слышал, что Халь, здешний губернатор, — человек порядочный и благоразумный. Тем не менее Слюттера не покидает предчувствие, что дальнейшая его судьба будет зависеть от других людей, что ответственность выскальзывает из его рук, как при шахматной партии, когда твой неизбежный проигрыш намечается уже в самом начале, после третьего или четвертого хода, и потом его вероятность возрастает по экспоненте; правда, все это предощущается иначе, не так определенно, как когда мы уже по семечку угадываем форму будущего дерева… Поравнявшись с Пандорой, которая играет на лугу с местными детьми, Слюттер улыбается ей и (не удостоившись от нее ни улыбки, ни даже взгляда), устало прикрыв глаза, идет дальше.

Преобладающее мнение, что время — это неудержимый поток, в котором у всего, что ни возьми, есть свое четкое начало и ясно очерченная траектория, укоренилось и в сознании Слюттера; хотя в действительности, как ему не раз открывалось в моменты просветления, это не совсем так: конец, конечно, четко предопределен, но не предопределено настоящее, которое, длясь непрерывно, должно тебя к нему подвести. Эта коварная, непостижимая сетасность истекает, подобно эктоплазматическому туману, отовсюду…

Итак, капитан Слюттер точно в назначенный час является к губернатору, взмахом рук отказывается от предложенного стакана пива и осторожно садится в кресло, словно предчувствуя, что его ждет серьезный и крайне неприятный разговор. Халь, откашлявшись, просит разрешения сразу перейти к делу. Он, конечно, знает, что Слюттер — не какой-то портовый неудачник, не один из тех белых бездельников, что заполняют все гавани тихоокеанского региона и живут, как медведи зимой, посасывая свою лапу… Однако имеются некоторые обстоятельства, которые требуют мер, выходящих, можно сказать, за рамки закона. И такой человек, как Слюттер (тут губернатор Халь резко поднимается с места), который вечно куда-то торопится, не имеет семьи (Халь, конечно, не знает о Пандоре, думает Слюттер), поскольку слишком ценит свободу, что, конечно, достойно всяческого уважения, но из-за чего капитан нигде не задерживается дольше, чем необходимо, и годами непрерывно бороздит воды Тихого океана… — одним словом, только такой человек способен оказать Халю маленькую услугу, может, и не безупречную с моральной точки зрения, однако же совершенно необходимую.