Евгений Ройзман - Икона и человек [сборник]

Через некоторое время замечательный красноуфимский краевед Николай Сергеевич Жужин познакомил меня с председателем Нижнеиргинского сельсовета, потомком могучих старообрядцев, Виктором Григорьевичем Конюховым. Он очень заинтересовался и попросил меня приехать и привезти книги. Он сказал, что соберет стариков и всех знающих людей и хочет, чтобы я рассказал о книге, об иконах и о старообрядцах. И вот, я взял с собой альбомов, приехал, а там полный актовый зал народа, и сколь нарядные все пришли, серьезные такие, мужики бородатые. Я показал им книгу, пустил по рукам и начал рассказывать и говорю: «Книга называется „Красноуфимская икона“, а следовало бы назвать „Нижнеиргинская икона“, потому что писали эти иконы, судя по всему, именно здесь…» Весь зал загудел: «А что ж не назвал-то?!» Я аж взвыл: «Да вы ж меня сами никуда не пустили!!!..» Ох, как они сокрушались! Я им всем еще по книжке подарил. Потом конечно провели меня по всем старикам, у кого еще что осталось, много интересного показали. Для любого исследователя очень важно видеть икону по месту бытования. Это дает много дополнительной исследовательской информации. И я еще раз убедился, что основная мастерская находилась именно в Нижнеиргинске и была связана с династией иконописцев Колчиных. Потомки Колчиных живут там до сих пор.

Но рассказать я хотел не об этом. Виктор Григорьевич меня завез к одной учительнице, которая сделала в школе хороший музей. Ей очень хотелось со мной поговорить, и она мне показала все родительские иконы. Практически все оказались местные, некоторые были в очень плохом состоянии, одна икона была в шитье. В Нижнеиргинске очень характерное шитье, и по шитью местные иконы видно сразу. Здесь такой вышитый оклад называют «рубашкой». От невьянских они отличаются. Как правило, занимались этим ремеслом женщины в семьях иконописцев. Я ей рассказал все, что знал, порасспрашивал про стариков, пообещал помочь с реставрацией, и вижу — что-то не договаривает, стал тянуть время, потому что со старообрядцами опережать ход разговора нельзя, и вдруг Виктор Григорьевич говорит: «Ну, ладно, Татьяна, покажи». Она на него строго посмотрела и губы поджала. А он ей так по-хозяйски: «Ты же видишь — наш человек, из самого Свердловска к тебе приехал». Она покачала головой, вздохнула и ушла в соседнюю комнату. Какое-то время ее не было, потом было слышно, как закрыла сундук и вышла, держа что-то в полотенце. Мы аккуратно развернули его на столе, и я вдруг увидел ладный трехстворчатый складень в красных деревянных рамках, с медными шарнирами и уголками. Он был под темной олифой, но было понятно, что это настоящий невьянский складень XVIII века, и из-под олифы проступала яркая киноварь и очень красивый и редкий оранжевый, который встречается на невьянской иконе в 60–80-е годы XVIII века. Я осторожно и бережно взял его на руки, держал на раскрытых ладонях и просто улыбался. И вдруг я заметил, что Виктор Григорьевич строго глянул на Татьяну, будто что-то от нее ожидая. Она в ответ зыркнула на него и поджала губы. Тогда он сказал: «Ну, говори, ты же хотела!» Тогда она вздохнула и говорит: «Ну, это, Женя, в общем, если тебе надо для музея, то ты возьми». У меня аж ноги подкосились. Я присел и говорю: «Татьяна, откуда он у тебя?» Она говорит: «У нас дом был старый в Верхнеиргинске, он уж пустой стоял, я прибиралась и на вышке нашла ( прим. авт.: а вышкой в тех краях называют чердак) и добавила, родительские я бы в жизнь не отдала, а эту — забирай». Мы завернули складень в чистое полотенце, я взял еще Спаса родительского на реставрацию, поблагодарил от души Таню, распрощался с Виктором Григорьевичем. Он улыбается, и я улыбаюсь, и поехал домой. А ехать мне 230 км, еду, не тороплюсь, о своем думаю. Когда складень раскрыли, оказалось, что на левой створке «Успение Богоматери», причем очень красивое, развернутое с чудом, где ангел отрубает кисти рук нечестивого кощунника Афония; центральная створка — «Воскресение и Сошествие во ад»; а на правой створке собор святых в предстоянии Софии Премудрости Божией. Левая и центральная створки почти целые, есть утраты по низу, а на правой, где София, вся нижняя часть осыпалась. Решили проклеить, законсервировать и не восполнять утраты. Пусть будет такой складень со своей историей. И самое главное в продолжение чуда, на центральной створке в самом уголке сохранилась часть надписи, сделанной каллиграфическим полууставом ЗСПА (1772).

А родительского Спаса мы сделали достаточно быстро, он стал яркий, красивый и торжественный, как только что из мастерской. Я отвез его Татьяне, и она была очень довольна.

Зашел как-то к реставратору Володе Кондюрову, и он показал мне обожженную икону «Чудо Георгия о змие». Достаточно редкий для наших краев сюжет, в Центральной России он встречается гораздо чаще.

Стал рассматривать внимательно, пытаясь понять, что произошло с иконой. Весь тыльник обуглен. Причем нижняя часть закопчена, но цела, а верх просто превратился в уголь, следовательно, в момент пожара она не висела на стене. На лицевой части видны следы гвоздей, следовательно, икона была забита басмой. Скорее всего, серебряной. Она была не снята, а ободрана, что видно по разрушениям левкаса на месте крепления. Золото на фоне соскоблено. И у Спасителя, и у Георгия, и царицы Елисавы выцарапаны глаза. Причем икона очень высокого класса: светлые поля, золотой фон, на голубых облаках в одеждах с тончайшей золотой разделкой восседает Спаситель, Георгий на белом коне в красном киноварном плаще и золотые доспехи его с черневой разделкой украшены цветными камушками, Елисава в киноварных красивых одеждах выходит из разноцветных хором, и Георгий попирает конем и поражает копьем свернувшегося кольцами могучего змея с печальными глазами, а змей возлежит у воды на серо-голубом «невьянском» поземе с цветами. В хорошем состоянии икона эта была бы украшением любого музейного собрания, любой частной коллекции. Смотрю на нее, и плакать хочется.

Судя по всему, произошло следующее: икону вынесли из дома, ободрали серебренную басму, выкололи глаза, зачем-то поскоблили золото и бросили в костер, и когда она почти вся занялась, ее кто-то вытащил…

Я Вову спрашиваю: «Что думаешь?»

Он говорит: «Целая бы была, я бы 25 000$ за нее попросил».

— Скажу больше, я бы ее купил. Но сейчас-то что делать?

Вова говорит: «Ну, дай 3000$ и забери».

Я говорю: «Вова, ты чего? Это же просто кусок обугленного дерева!»

А он говорит: «Не хочешь, не бери. Я ее отнесу в клуб, у меня ее купят, почистят, дорисуют и продадут».

«Ох ты, шантажист», — думаю и при этом понимаю, что он прав.

Говорю ему: «Вова, эту икону один раз уже уничтожили, а ты хочешь уничтожить ее второй раз».