Алексей Притуляк - Санаторий

Иона брёл, отрешившись от мира, целиком уйдя в разговор с психологиней. Он не уловил момента, когда и как она втянула его в этот выморочный, ненужный и пугающий разговор. Отметил только, что она как-то ловко проникла в его мысли, подстроилась, подладилась к ним, разом поняв, о чём он сейчас думает, и очаровала, увлекла, затянула в омут непонятной и какой-то ненужной беседы, как русалка увлекает за собой неосторожного купальщика.

– Я ненавижу время, – говорил он. – Я всегда ненавидел его, даже в те годы, когда о времени вообще не думают, потому что его впереди навалом, когда воспоминаниям ещё не тесно в твоей голове, зато мечты и чаяния толпятся в ней – не продыхнуть, когда совесть зовёт тебя не по имени-отчеству, с холодной вежливостью, а лишь изредка окликает с наигранной и ласковой материнской суровостью… Да, даже тогда я ненавидел его, время. Почему? Не знаю. Ведь время-то тогдашнее, прошедшее, или вернее даже давнопрошедшее – das Plusquamperfekt – было замечательное, в отличие от настоящего.

– А вы тоже делите время на прошлое, настоящее и будущее? – перебила психолог.

– А как ещё можно его разделить? – усмехнулся Иона. – Мы живём в трёхмерном мире, а значит, и время у нас тоже трёхмерно.

– На первый взгляд, – кивнула роза Шарона. – Но если присмотреться хорошенько?.. Можно увидеть, что на самом деле время неделимо. Будущее – его почти не существует, случится оно или нет – всегда под вопросом. Настоящего не существует, оно есть только в человеческом понимании, которое слишком медленно и склонно оперировать отрезками времени побольше – днями, месяцами и годами, историческими периодами и эрами, в лучшем случае часами и минутами, а потому стремится максимально обездвижить время, задержаться на происходящем, растянуть текущее мгновение, чтобы успеть хотя бы наспех осмыслить его, а заодно и отодвинуть от себя неопределённость будущего с его неизбежным концом всего… Но на самом деле этого мгновения настоящего нет – оно либо ещё будущее, либо уже прошлое. И что же остаётся у человека? А остаётся у него только прошлое. Только будучи уверенным в своём прошлом он может доказать хотя бы самому себе, что существует на самом деле. Преврати прошлое человека в выдумку, заставь его усомниться в адекватности воспоминаний, подсунь ему иной вариант былого, вместо того, с которым он живёт – и всё, он сойдёт с ума в попытках остаться в границах реальности, в безуспешных стараниях убедить себя и других в собственном существовании. Да что там – в существовании мироздания даже. Ведь человек не мыслит мироздания без себя.

– Значит, вы считаете время одномерным? По вашему, на самом деле существует только прошлое?

– На самом деле и его не существует, – улыбнулась психолог. – Ведь оно уже прошло. Возможно, давно прошло и стало плюсквамперфектом, как вы выразились. Оно существует только в сознании человека, в его памяти. Вот тут-то мы и упираемся в вопрос достоверности этого самого прошлого и адекватности этой самой памяти. По крайней мере, прошлое – не то настоящее прошлое, которого нет, а то каким человек хочет его помнить – это всё, что есть у него. Всё, что время позволяет ему иметь.

– Ну хорошо… А как же быть с людьми, потерявшими память? – нашёлся Иона. – Они же как-то живут и не сходят с ума от возможной нереальности себя.

– Это другое, – пожала плечами Таилиэта. – Они не помнят своего прошлого. Скажем, ни один человек не способен вспомнить себя в возрасте нескольких месяцев, но это не мешает нам жить. Примерно то же и с людьми, пережившими тотальную амнезию. Другое дело, когда вы помните своё прошлое и вдруг лишаетесь уверенности в том, что помните именно своё прошлое, а не приснившуюся вам однажды или придуманную кем-то за вас жизнь. Понимаете? Ужас наступает тогда, когда вы не можете отделить своё реальное прошлое от вымышленного. Вы, например, помните, что учились в школе номер двадцать семь, в девятом «гэ» классе и любили девочку Аню, сидевшую за соседней партой. И вдруг выясняется, что в школе номер двадцать семь нет и никогда не было классов под литерой «гэ», и на фотографии вашего класса, которую вы откапываете в куче хлама на чердаке, нет ни одной Ани. Вы идёте на очередную встречу выпускников, на которую не ходили вот уже двадцать лет, и никто там не разделяет ваших воспоминаний, на вас странно смотрят и перешёптываются за вашей спиной. Что это? – думаете вы. Я сошёл с ума? Но – когда: тогда, в девятом классе «гэ», когда любил несуществующую девочку Аню, или сейчас, когда приписал себе вымышленное прошлое?.. Когда вы сошли с ума? Ведь вы почти не сомневаетесь в своём сумасшествии, вам только важно понять – когда это случилось, и в каком месте заканчивается реальность и начинается безумие. И больше всего вас бесит именно невозможность это выяснить. Вы не можете даже понять, безумны ли вы на самом деле, или всё происходящее – просто чудаковатая цепь событий, у каждого из которых есть банальное объяснение, нужно только увидеть его. Вы думаете: у Бога так легко получилось отделить свет от тьмы одним усилием воли, почему же я не могу? Так ведь, Иона?.. Вот тут-то и приходит вам в голову спасительная мысль: сон! Всё это затянувшийся дурацкий сон. Нужно всего лишь проснуться, и всё встанет на свои места, всё снова пойдёт своим чередом, и девочка Аня из девятого «гэ» опять будет жарить на кухне омлет на завтрак и варить кофе, запах которого донесётся к вам в спальню, где на смятых простынях вы стряхиваете с себя последние обрывки нелепого сна…

– Так значит… значит, она всё же стала моей женой? – перебил Иона.

– Я не знаю, – пожала плечами Таилиэта. – Я просто хочу, чтобы вы проснулись, Иона. Но вы, вы, кажется, этого не хотите.

– Ну хорошо, – упрямо мотнул головой Иона, – хорошо, вот вы говорите, что я не могу отделить свет от тьмы одним усилием воли, как Бог, хорошо… Но тогда…

– Что? – роза Шарона остановилась, воззрилась на него непонимающим взглядом. – Вы о чём, Иона?

– Как о чём?.. Всё о том же. О предмете нашего разговора.

– Какого, Иона?

– Вы что, не помните, о чём мы с вами только что говорили?

– Только что? А мы разве о чём-то говорили? – нахмурилась Таилиэта.

– Ну как же… – недоверчиво улыбнулся Иона. – Вы мне про девочку Аню толковали. Из школы номер двадцать семь. Которой не было.

– Не было – девочки или школы?

– Нет, школа, вроде, была…

Тревожный взгляд психолога метался по его лицу, и вопрошающее выражение давало понять, что она то ли сомневается в серьёзности Ионы, то ли теряет и без того шаткую веру в его здравомыслие.

– А вы помните, в какой школе вы учились? – спросила она вдруг.

– Я? – опешил он. – В какой школе учился?.. Ну так это… Помню, вроде.