Алексей Притуляк - Санаторий

– О чём вы думаете? – спросил Иона психологиню, задумчиво созерцавшую обломки.

– Я думаю о том, что происходящее всё больше и больше похоже на сон.

– А сначала было меньше?

– Меньше. Сон становится всё более бессвязным. Бредовым.

– Вас это беспокоит?

– Близка смена фазы. Спящий в любое мгновенье может проснуться. Как только происходящее дойдёт до вершины невероятия, до чьей-нибудь смерти, он наверняка проснётся.

– Кто проснётся? – Ездра перестал махать руками. – Кто?

– Самсон, – улыбнулся Чиполлино.

«Цех первичной обработки» представлял собой здоровый простуженный ангар с огроменной печью непонятного назначения, со множеством боковых помещений и закоулков, куч мусора и стылой металлической вони с тошнотворной примесью то ли медной гари, то ли чего-то химического.

Этот цех проглотил их как-то внезапно и сразу. Едва ступив в него, они тут же потеряли друг друга из виду в вязком сумраке и как ни окликала их потом Кундри, они не могли выйти на её голос – то натыкались на стены, то падали, запнувшись о кучу железного хлама, то голос Кундри обманывал их, эхом отражаясь от стен, перекликаясь сам с собою и заводя совсем не в нужную сторону. Кундри хотела посветить им, но только шипела и материлась, уничтожая одну не желавшую гореть спичку за другой, пока не извела весь жалкий их остаток. Не хотели они гореть, и всё тут. Может, атмосфера в этом цехе была такой. А может, и к лучшему, что ни одна спичка не загорелась, а то ведь чёрт его знает, что тут разлито в воздухе, чем это так тошно воняет – возьмёт да ухнет так, что и маму помянуть не успеешь.

Иона слепым котёнком тыкался то в одну стену, то в другую. Сначала он делал это с поспешной суетливостью, торопясь немедленно найти выход, словно вот-вот должен был случиться с ним приступ клаустрофобии. Потом взял себя в руки и принялся медленно поворачиваться на одном месте, пядь за пядью исследуя пространство. И выход нашёлся. И оказалось, что он всего лишь забился в какой-то закуток, в котором пахло сыростью и размеренно шлёпали о цеметный пол падающие ниоткуда капли.

Выбравшись из этой ловушки, он услышал неясный шелест голосов неподалёку, но непонятно в каком направлении, потому что звуки здесь имели способность многократно отражаться и преломляться в загогулинах переходов и капканах стен.

Потом, на пятом-шестом его шаге во мрак, потянуло вдруг откуда-то потоком душного спёртого воздуха и разговор стал явственней.

– Вы поможете мне? – услышал он за темнотой подрагивающий голос психолога.

– В чём? – отозвался голос Ездры. В нём слышалась напряжённая готовность бежать не глядя или бить не спрашивая.

– Поможете мне справиться с этой женщиной? – осторожно произнесла роза Шарона.

– С Кундри?!

– Тише! Да. Она очень опасна. Из-за неё могут погибнуть все.

– Нет. Что за бред, девонька… Ты, стало быть, хочешь, чтобы я, это, помог тебе грохнуть Кундри?.. А потом Иону, да? Он ведь тоже, это, край как опасен. Про Чиполлино я и не говорю – это сам дьявол, как пить. Ну а там ты уж как-нибудь со мной, стариком, управишься, так?..

– Убить?! Господи… Я не знаю, как убедить вас, как помочь вам поверить мне, – растерянно отвечала психолог. – Ну что же мне делать?

Наступила минутная тишина, которую Иона слушал, пытаясь разглядеть в сумраке силуэты и лица. Но увидеть их не удалось.

– Я ведь тоже могу умереть, – тихо произнесла наконец Таилиэта. – Точно так же, как и вы, если вы не фантом, конечно, но вы не фантом, я знаю. Так же как и вы, я ему снюсь сейчас, а моё тело лежит в клинике.

– В клинике? Какой клинике? – отозвался встревоженный голос Ездры.

– Что?

– Ты сказала, дескать, тело твоё лежит в клинике.

– Да?.. Не знаю. Это… Не знаю, почему я это сказала. Поймите, Ездра… это сон, а во сне… во сне не всегда говоришь то, что думаешь…

– И не всегда, это, думаешь, что́ говоришь, ага?

– Да.

Потом, после минутного молчания, Ездра что-то долго бормотал, но Иона уже не мог расслышать слов, бормотание Ездры походило на скороговорку монаха, быстро читающего молитву, на шум ветра, на шорох прибоя или гул дальнего-дальнего камнепада. Слушать его, не понимая, стало вдруг так невыносимо, что Иона закрыл ладонями уши и долго стоял уперевшись лбом в холодную пыльную стену.

Когда он отошёл от неё, всё уже, кажется, закончилось. Над цехом повисла тишина, наполенная скрипами, шорохами, неясным сопением и приглушённым лязгом, будто работал неподалёку некий механизм. Далеко в промзоне выла собака, и протяжный этот унылый вой вытягивал душу предчувствием или даже обещанием чего-то очень плохого. Потом на несколько секунд вырвался в небо и слился с собачим воем протяжный заводской гудок. В соседнем помещении перекликались Ездра и Чиполлино. Ни Таилиэту, ни Кундри слышно не было. И не видно было ни зги в этом сумраке, в этой почти космической тьме.

Ощупью он долго пробирался вдоль стены, не убирая от неё руки, осторожно переставляя ноги, до рези в глазах бессмысленно вглядываясь во мрак, пока за очередным поворотом вдруг не ударил в глаза взрывом сверхновой тусклый свет запылённой лампочки, болтающейся под потолком тесного помещения, похожего на закуток-слесарку.

Вынырнула из темноты откуда-то сбоку Кундри, остановилась в шаге, тяжело дыша и вглядываясь в лицо Ионы так, словно хотела или наоборот боялась увидеть в нём ответ на все вопросы мира, на которые если не сейчас, то никогда уже не будет отвечено.

– Что? – невольно произнёс Иона, тускнея под её занозящим взглядом.

– Где все? – вопросила она, пробегая глазами по фигуре Ионы сверху вниз и обратно, будто сомневалась, что это действительно он и сличала теперь с образом в памяти.

– Не знаю. Собака выла, слышала?

– Какая собака?

– Не знаю, какая. И гудок заводской. Тоже не слышала?

– Нет.

– Странно…

Кундри вдруг сделала шаг ближе, толкнула в грудь, прижала спиной к шершавой бетонной стене, приблизила своё лицо к Иониному. Он почувствовал запах давно не чищенных зубов, стянутого жаждой рта.

– Чего? – произнёс он. – Ты чего, Кундри?

Она дышала часто, дыхание было неровным, подрагивающим, суетливым.

– Только не ори, – сказала она. – Этим не нужно слышать.

– Не орать? – улыбнулся Иона. – Бить будешь, что ли? Или насиловать?

Она ещё плотней прижалась к нему, прошептала в самое лицо:

– Ты тоже думаешь, что я… ненастоящая?

– Нет, я так не думаю, – опешил Иона. – Ты настоящая, Кундри.

– Правда?

– Да. А кто думает, что ты не настоящая?

– Поцелуй меня…

– Ну вот, а говорила, что не будешь насиловать…

– Поцелуй меня, Иона.

– Сначала покажи правое бедро.

– Бедро? – её брови дёрнулись вверх. – Правое? А почему – именно правое? Тебя только от правых ляжек штырит? Вообще-то, у меня есть места и получше.