Борис Минаев - Ковбой Мальборо, или Девушки 80-х

Неожиданно выяснилось, что время быстро приближается к часу ночи (мы с Лизой приехали в гости поздно).

– Тебе, наверное, домой пора? – спросила она ласково, встретив меня в коридоре.

Я давно ждал этого вопроса. Хотелось, конечно, проводить ее до дома. В этом виделся весь смысл этого дурацкого вечера. То есть в том, что мы вместе поедем от «Речного вокзала» до «Маяковской». А потом я буду провожать ее до самого подъезда. В этот момент мне казалось, что я дождался главного момента вечера и все только начинается.

Но я, к сожалению, ошибался.

Стояла поздняя весна.

На улице было совсем тепло. Так действительно бывает весной: еще с утра ты кутаешься от холода, и хлюпаешь носом, и пока добежишь до метро, весь продрогнешь, как вдруг вечером выйдешь на улицу – и в теплом мерцающем воздухе растворяются капли дождя, фонари светят рассеянным светом, и очень хочется идти пешком.

– У тебя деньги есть? – неожиданно спросила Лиза Багромова.

– По-моему, есть, – сказал я и машинально достал кошелек.

– Просто на метро ты уже опоздал.

– Я? А ты?

– Ну, уже поздно, и мне предложили остаться.

– Тебе?

– Конечно мне! – раздраженно сказала она. – Я Женю с первого класса знаю, а тебя тут видят в первый раз. Или ты думал, что нам постелят вместе?

– Нет, я так не думал. Просто я думал, что мы вместе поедем домой.

Выяснилось, что денег у меня с собой – рубль с копейками.

– Ну это, конечно, мало… – скучно сказала Лиза. – На такси тебе не хватит. А у меня лишних нет. Ладно, стой жди троллейбуса. Вдруг повезет.

– А если не повезет? – упрямо сказал я. Мне не хотелось ее отпускать просто так.

– Ну а о чем ты думал? – жестко спросила она. – Ты же взрослый человек, Лева! Ладно, пока!

И она пошла к своей подруге Жене. Ночевать.

Я шел по Ленинградскому шоссе в каком-то странном настроении. Никогда ни до, ни после не доводилось мне совершать по Москве столь долгий ночной путь. Все троллейбусы и автобусы куда-то вдруг исчезли, как будто их и не было никогда. Машины тоже пошли спать. В тени деревьев – а они уже пустили первую листву, – да и вообще в тени было идти довольно страшно, и я в какой-то момент просто вышел на освещенную середину улицы и пошел прямо по разделительной полосе. Но скорее всего я это сделал уже позже, в районе «Войковской», когда внезапно нахлынувшая на меня эйфория достигла апогея.

По улице Юбилейной я сначала достиг моста, верней авторазвязки, и долго думал, куда поворачивать. Когда надумал, на меня пахнуло свежестью парка, с которого, как известно москвичам, начинается Речной вокзал. На клумбах еще не было цветов, но они уже дышали – семена пробивались к свету. В кустах шевелились какие-то тени. Мимо угрюмо пробежала длинная стая бродячих собак, не обращая на меня никакого внимания. «Если я погибну сегодня ночью, это будет смерть от любви», – подумал я и отчего-то хихикнул.

Мимо медленно проехала милицейская машина, и я внезапно вспомнил, что держу в руках портфель, в котором находится запрещенная к ввозу в СССР литература. Придется молчать, как Зоя Космодемьянская на допросе, подумал я.

В детстве мы часто спрашивали друг друга: «А вот если бы тебя пытали немцы, как Зою Космодемьянскую, ты бы смог?»

Я всегда честно отвечал: «Нет».

Уже тогда над Москвой было очень светлое небо, но звезды были еще видны. С каждым шагом я становился почему-то все более счастлив.

На подходе к «Войковской» меня все-таки остановил какой-то скучающий гаишник на мотоцикле.

– Что так поздно, молодой человек? – спросил он, козырнув и проверив документы.

– От девушки возвращаюсь, товарищ капитан! – честно сказал я.

– А! – улыбнулся он и медленно, очень красиво отъехал.

Из ближайшего автомата я позвонил Лаврову.

– Ты чего, Лева, совсем? – спросил он меня. – Поздно уже. Второй час.

– Не, Лавров, слушай, тут вот какая история. Я сейчас нахожусь в начале Ленинградского проспекта…

– Где ты находишься? – заинтересовался он.

– Ну… я тут был на одном дне рождения… и у меня, короче, не осталось денег на такси… и короче, я тут, а книга у меня с собой.

– Какая книга? – всполошился Лавров, и было слышно, как он резко встает, надевает рубашку и просовывает ноги в тапочки. – Какая книга? Я тебе дал Кастанеду? – уточнил он вопрос.

– Нет, «Технология власти»…

– А, эта… – расслабился мой друг и зевнул.

– Слушай, ну а что делать, если меня милиция остановит?

– Да никто тебя не остановит.

– А если вдруг, то что говорить? Я просто не знаю, у меня нет опыта в таких делах.

– Вообще из дома лучше не выносить, я же тебе говорил, – снова скучно зевнул Лавров. – Ну это, конечно, неприятная история будет. Скажи, что это… ну, нашел на улице и типа не знал, что это такое вообще. И тупо придерживайся этой версии. Про меня только не говори, ладно? – добавил он.

– Может, ее того… испачкать? – вдруг сказал я. – Если я ее на улице нашел. Так версия будет правдоподобней.

– Я тебе испачкаю, гад, – сказал Лавров и повесил трубку.

Но тут мне захотелось позвонить Лаврову еще раз. Откуда у меня было столько двушек в этот вечер, ума не приложу. Наверное, запасся заранее. Ведь я шел на ответственное свидание.

– Слушай, Лавров, – сказал я. – В общем, она меня выгнала. Сказала, что остается ночевать у подруги, а я чтоб шел… ну, в общем, домой. Такие дела. Что мне теперь делать?

– Не жлобствовать… – сказал он веско. – Может, она была не в настроении. Или ты повел себя не как настоящий человек, который звучит гордо. Откуда я знаю. Забудь. И больше мне сегодня не звони.

В этот момент надо мной пролетела большая черная птица. Я вздрогнул. Птицы в это время суток должны были спать, да и вообще никаких птиц в Москве в это время года я давно уже не видел – ну голуби, мокрые воробьи, иногда вороны. Но ночью?

В этот момент я решил отдохнуть и прислонился к стене сталинского дома на улице Горького.

Невозможно было вообще поверить, что это она – улица Горького.

Было тихо, пусто, легкий туман окутывал троллейбусные провода, взглядом я искал горящие окна и, помню, все-таки нашел одно, стал думать – кто в нем, что с ним, может быть человек страдает или болеет, а может быть у него просто бессонница, а может быть он пишет роман и у него ничего не получается, а может быть он собирается в путь – в командировку или просто на работу. Этот полный, глубокий сон ночной Москвы меня просто потряс, я чувствовал себя, как на другой планете, я шел по середине абсолютно пустой улицы Горького, как по коридору своей квартиры, и мне было как-то очень хорошо в этом городе, он был весь мой, я легко чувствовал в нем свое будущее, и оно меня вполне устраивало – эти сдвинувшиеся стены были родными, как в детстве, когда я вставал ночью и шел в туалет, я трогал рукой стены, и они помогали мне не упасть, в этой кромешной темноте, в этом светлеющем воздухе просто стояло мое будущее, мне становилось все лучше и лучше, я очень легко думал обо всем, странно только было, что я проходил сейчас буквально рядом с домом Лизы Багромовой, а ее там не было, и я подумал, что в моем будущем ее все-таки нет – нет совсем.