Борис Минаев - Ковбой Мальборо, или Девушки 80-х

Да, это были свободные люди, Боря, Володя, Миша и многие другие, они не боялись говорить обо всем, читать все – читали, конечно, адову тучу тамиздата. Особенно она запомнила, как на какой-то квартире всю ночь вместе со всеми читала на белом экране книгу Авторханова «Технология власти» на фотопленке, слепую копию, но на детском проекторе для диафильмов все прекрасно получалось, лампа подсвечивала и укрупняла текст, только если кто-то не успевал жадно и быстро проглотить страницу, как она, то приходилось ждать; впрочем, и это было весело и сопровождалось разными шутками про то, у кого какая скорость. Эта волшебная ночь с чтением запрещенной книги вдесятером (или их было даже больше?) осталась в памяти как изысканное, острое, но уже вполне ожидаемое удовольствие. Но и не только книги – юное, порой глупое бесстрашие касалось всего. Они не боялись пить «все что горит», курить марихуану, ну и, наконец, по праздникам ходили «на горку» возле хоральной синагоги на улице Архипова…

Это хождение «на горку» поначалу вызывало вопросы – она же не религиозная еврейка, хотя и учит иврит, что ей там делать?

Но ее позвали на Архипова так весело и настолько искренне, без какой-то задней мысли, что она сразу согласилась.

Народ возле хоральной синагоги собирался по праздникам – Йом Кипур, Песах, да и просто по субботам… Она-то думала, что по всей Москве наберется таких сумасшедших, как она и ее компания, ну человек двадцать, хорошо, пятьдесят, сто, а здесь приходило сразу триста, иногда под полтыщи, были, конечно, и старики, все в черном, со строгими лицами, но в основном молодежь, люди двадцати с лишним лет, такие же, как ее компания, «отказники». Это были молодые, умные, ироничные люди, когда-то учившиеся в технических вузах, они спокойно относились к религии – просто все очень хотели уехать из Союза.

Перспективы их были туманными – многим родители не подписали «согласия», что автоматически закрывало право на выезд, но это их не смущало, у них была цель, у них была система координат, и вот это, конечно, ее поражало больше всего: что одного этого достаточно, чтобы быть спокойным и счастливым, – иметь систему координат. На горке , впрочем, никто политических разговоров не вел – пили сухое вино, танцевали и пели еврейские песни, шумели, смеялись, нигде больше в Москве она не чувствовала никогда такой легкой, прозрачной атмосферы, атмосферы счастья и единения – многие из этих молодых парней и девушек были в довольно отчаянном положении, работать было негде, жить не на что, перспектив никаких, но они держались вместе, знали, что им не дадут пропасть, их всех поддерживала какая-то невидимая сила, и чтобы ощутить эту силу, они, собственно, и приходили на горку .

Попасть на горку (то есть к синагоге) было на самом деле непросто – милиция ставила кордоны выше и ниже по улице Архипова, проверяя у всех паспорта и медленно, аккуратно записывая данные, однако они (их компания) умудрялись как-то прорываться, через соседние дворы, сквозные парадные (тогда еще такие были), перемахивая через какие-то стены и чуть ли не проползая под бдительным оком дружинников.

Постепенно она узнала многих и ее узнали многие – братство расширялось, об отъезде, как ей казалось тогда, мечтали тысячи людей, а может и десятки, и даже сотни тысяч в Союзе, но до «отказа» добирались самые дерзкие… а дальше за этой границей, то есть за ситуацией «отказа», наступало чистилище – разрыв с родителями, иногда полный, окончательный, поиск своего угла – селились в каких-то очень странных квартирах, иногда брошенных, без света и отопления, в домах, ожидавших капремонта, иногда в «дворницких» (дворникам предоставляли временную, «служебную», но тем не менее отдельную квартиру), иногда на чьих-то дачах, оставшихся в наследство… Такой, например, была знаменитая дача Фила в Опалихе – туда приезжали целыми компаниями, оставались на несколько дней, собственно, других источников существования у Фила, который даже зимой ходил в шлепанцах на босу ногу, не было – как тогда говорили, он «кормился с гостей», был временным хозяином этой двухэтажной старой дачи под соснами, на которой начинались и заканчивались многие романы, отношения, браки, на которой кипели споры, жаркие споры о будущем и прошлом, и в воздухе стояла густая смесь табака, алкогольных паров и запаха молодости…

В понятие «чистилища» входило многое – обыски на квартирах, вызовы в ОВИР, отношения с участковыми, бдительно проверявшими своих «отказников», где живут, на какие средства, не ведут ли асоциальный образ жизни, в понятие «чистилища» входила конспирация, цепочка услуг, передача денег, книг, посылок, огромная сеть взаимопомощи, которая только и помогала выстоять этим людям, которым в СССР просто не на что было рассчитывать, в понятие «чистилища» входила и целая система искушений или испытаний – нужно же было как-то жить, содержать семью, если она была, и кто-то приторговывал еврейской «помощью», кто-то сдавал книги в букинист, кто-то ездил по деревням в поисках икон…

Но ее личное чистилище (хотя она и вовсе не была «в отказе») оказалось совершенно другим.

Среди новых ее знакомых как-то раз образовалась Дуся Штейн – у нее был роман с Пьером, человеком из французского посольства, он работал каким-то третьим замом культурного атташе и одновременно – почему-то одновременно – помогал советским евреям, они с Дусей жили гражданским браком в дипломатическом доме на Селезневке, и у них частенько собиралась целая компания, там были интересные люди, не только «отказники», но в основном они, через Пьера частенько передавали «помощь», ту, что не доходила по почте, например лекарства, с ним советовались по разным сложным делам, связанным с оформлением виз, билетов и прочее, словом, как-то вдруг она туда зачастила, и было из-за чего – во-первых, квартира большая, совсем просторная и даже немного пустая, что в случае с большой и даже огромной компанией всегда очень удобно, во-вторых, в гостях у Дуси и Пьера всегда было много новых открытий – таким веселым открытием стали видеокассеты с эротикой (фильм «Эмманюэль», первая, вторая и третья части) или даже шипучий аспирин, когда она заболела (никогда до этого ничего подобного не видела), «Кока-кола», да и всякое другое, разве все запомнишь, – словом, приходить туда было приятно. Хочешь ночуй, хочешь не ночуй…

Родители в этот момент уже как-то совсем обмякли, ослабли, и хотя все эти ее связи с мировым сионизмом воспринимались ими с ужасом и ее неоднократно спрашивали, хочет ли она поломать им жизнь навсегда, – но вот то, где она ночует и на что живет, уже не вызывало такого жгучего интереса.

Через пару месяцев после приятного знакомства с Пьером и Дусей ей позвонил по домашнему телефону человек, который представился как «Алексей Иванович» и сказал, что он работает в комитете государственной безопасности и «очень хочет встретиться».