Дэвид Салой - Каков есть мужчина

– А где еще?

– Одно время я охранником работал, – говорит он и называет торговый центр «Теско» [27]в Будапеште, который она тоже знает. – Вот там я и работал.

На этом тему можно было бы считать исчерпанной, но она спрашивает:

– И как там было?

Как там было? Была душная нейлоновая форма по образцу МВД, долгие часы шатания перед входом и унылые экраны наблюдения в комнате охраны.

– Ничего так.

Они дошли до перекрестка. На другой стороне выстроился ряд великолепных старинных особняков кремового цвета, в широком проеме между которыми просматривался зеленый парк. Улица, по которой они идут, проходит между этими особняками, где начинается велодорожка из красного щебня, и дальше ведет в парк. Они ждут на светофоре зеленого света. Он смотрит на высокие особняки и думает, что это место просто сделано из денег.

– В конце концов меня уволили, – говорит он. – Из «Теско».

– А почему?

– По подозрению в сговоре со злоумышленниками, – поясняет он.

– По подозрению?

– Ага, по подозрению. Но я ни с кем не сговаривался.

– А почему тебя подозревали?

– Ну, там много всего воровали. Так что от меня им все равно пользы было мало.

Правда заключалась в том, что у него была склонность попадаться в расставленные ловушки. Подстроенная потасовка, разыгранный сердечный приступ, старая цыганка, продающая фиалки, или старик, рассказывающий бесконечную историю. Он все это принимал за чистую монету. Очень может быть, менеджер это понимал. И все же гораздо проще уволить человека, приписав ему злой умысел.

– Так ведь? – спрашивает он.

Они входят в парк и идут по асфальтовой дорожке вдоль края узкого зеленого озера. Людей вокруг немного.

– Ты сопротивлялся? – спрашивает она.

– Не-а. Мне сказали, если я уйду по-тихому, то мне напишут нормальную рекомендацию, так что…

Он пожимает плечами.

– И ты ее получил?

– Ну да, – говорит он.

– А потом ты получил работу в спортзале?

– Ну, в общем, да.

В самом узком месте через пруд перекинут маленький деревянный мостик, и они ступают по нему.

– Но мне этого не хватает, на самом деле, – говорит он. – По сути. Это ведь просто временная работа. Так что приходится заниматься чем-то еще.

– Чем-то, как это, – подсказывает она.

– Ну да, – говорит он.

Они останавливаются на мостике, и он смотрит на мутно-зеленую воду и закуривает. Ему, похоже, не по себе, он испытывает смущение от того, что она затронула тему, почему они в Лондоне. Или он первый ее затронул? Он этого не хотел, так ему кажется. И теперь он пытается замять эту тему.

– Когда я был мальчишкой, я хотел быть игроком в водное поло.

– Правда?

– Ага. Я был в форме, – говорит он. – Думал, что смогу стать профессионалом.

– И?..

– Я не знаю, – говорит он. – Как-то не получилось. Может, мне не хватало напора. Там были другие ребята, более напористые. – Он щурится, глядя на воду. – В общем, этого не случилось.

– Очень жаль.

– Ага.

Он думал, что давно свыкся с этим. Но теперь на секунду он снова ощущает боль сожаления – даже более отчетливо, более неотступно, чем когда-либо раньше. Он словно впервые понимает, что́ тогда было поставлено на карту – вся его жизнь, вообще все.

– А кем ты хотела быть, – спрашивает он, – когда была маленькой?

Вопрос кажется каким-то странным.

Она как будто задумывается на несколько секунд, стоит ли вообще отвечать.

– Я не знаю, – говорит она. – Сбежать хотела.

Она кладет руки на деревянные перила мостика, на которых пляшут пятна солнечного света, и смотрит вниз, на воду. На зеленую воду, в которой плавают перья.

– Как жаль, что у нас нет хлеба для уток, – говорит она. – Есть что-то успокаивающее в том, чтобы кормить уток. Правда?

Балаж становится рядом с ней у перил.

– Ты так не думаешь?

– Ну…

– Наверное, ты не часто это делаешь, да? – спрашивает она, улыбаясь. – Такой крутой чувак, как ты.

– Ну да, не часто.

– Я пошутила, – говорит Эмма.

– Я понял.

– Когда я была маленькой, – продолжает она, – мы часто ездили в гости к дедушке с бабушкой. Они жили деревне. Я там кормила кур. Но вообще мне это не нравилось. От них так пахло…

– Да, куры вонючие, – говорит Балаж со знанием дела.

Она смеется.

– А разве нет? Ведь правда же.

Они идут дальше, теперь под деревьями, на другой стороне озера, его поверхность с легкой рябью виднеется сквозь колышущиеся листья цвета запекшейся крови темно-пунцового бука.

– Приятно здесь, в этом парке, да? – говорит она.

Он осматривается, как будто только сейчас замечает, что они в парке.

– Ага, – кивает он.

– Он такой ухоженный . Посмотри на те клумбы. У тебя есть подружка? – вдруг спрашивает она, словно невзначай.

Огорошенный таким вопросом, он отвечает:

– Ну, нет, сейчас нет.

Они идут дальше, секунда течет за секундой, а он молчит, хотя чувствует: нужно сказать что-то еще. Но что тут еще можно сказать? Ответ – нет.

– Сейчас нет, – говорит он снова.

Сами того не замечая, они сделали круг по парку и снова оказались в том месте, где вошли в него, рядом с велосипедной дорожкой из красного щебня.

Он спрашивает:

– Ты не хочешь выпить или пожевать чего-нибудь?

Они заходят в паб под названием «Глобус», оформленный в приглушенных красных тонах, с репродукциями Хогарта [28]на обоях в полоску, заказывают по пинте пива и сидят там, среди немногочисленных туристов, пока за дверьми шумит улица.

– А давно вы с Габором?.. – спрашивает он, не вполне уверенный, какое слово лучше подобрать.

На самом деле ему сейчас меньше всего хочется вспоминать о Габоре, но ничего другого на ум не приходит.

– Около года, – говорит она.

– Как вы познакомились? – произносит Балаж, уже залипший на эту тему.

– По работе, – говорит она. – Он занимался фильмом, который я сделала. Так мы и познакомились.

– Он занимался фильмом?

– Да.

– И что он делал? – спрашивает Балаж и сразу же добавляет, как бы извиняясь: – Просто я никогда толком не знал, чем он вообще…

– Технической стороной, – поясняет она уклончиво. – Послепроизводственный этап. Дистрибуция. Больше дистрибуция. Он разбирается в компьютерах. Или знает таких людей. Ну, понимаешь – это же все в основном онлайн.

– Ясно, – говорит Балаж и поднимает свою пинту.

– Это вообще-то был мой последний фильм, – добавляет она через несколько секунд, как будто ему интересно.

– Да?

– Габор хотел, чтобы я это бросила, – объясняет она. – Сначала он к этому нормально относился. Даже более чем. – Она смеется. – Я даже уверена, ему это нравилось. Но потом, когда мы уже пробыли вместе несколько месяцев, это стало волновать его. Тогда он и сказал, что хочет, чтобы я это бросила.

– Но сейчас он не возражает, чтобы ты… Ну, то есть…