Дэвид Салой - Каков есть мужчина

– Приятный день, – говорит он.

На ней тоже темные очки, и она улыбается ему, не без симпатии.

– Хорошо спала? – спрашивает он.

Она отвечает, что да.

Но вообще она держится несколько скованно, словно чего-то опасаясь.

Повисает молчание.

Балаж, раздумывая, что бы еще сказать, встает налить себе очередную чашку кофе.

Не придумав ничего, он предлагает ей сигарету «Парк-лейн», и она берет ее. Он подносит ей зажигалку. На столе стоит простая стеклянная пепельница.

И тут он говорит:

– Я думаю пройтись по городу сегодня. Осмотреться – как тут что.

Он надеялся, что она как-то проявит интерес к этой идее, но ничуть не бывало. Она сидит по другую сторону круглого столика в своем топе без рукавов – тонкий бицепс обвивает татуировка колючей проволоки – и просто затягивается сигаретой, ничего не говоря.

– Здесь, должно быть, уйма всего интересного, – продолжает он. Снова не дождавшись отклика, он переходит к более решительной тактике: – А ты хотела бы увидеть что-то? Пока мы здесь.

Она издает смешок.

– Я не знаю.

Звучит это насмешливо, и он уже готов закрыть тему, когда она вдруг спрашивает равнодушным тоном:

– А что тут есть?

– Ну, как же… – Он старается казаться естественным. – Есть музей восковых фигур. Так ведь?

– А, ну да.

Похоже, Габор несколько преувеличил ее энтузиазм в отношении этого места.

– Ну, и что ты думаешь? – спрашивает он с намеком.

Она говорит, что не знает, где это находится.

Он говорит, что найти такое место не проблема.

Теперь в ней, кажется, проснулся интерес. Она улыбается ему, словно он рассказывает что-то веселое.

– Тебе это правда интересно? – спрашивает она.

Он пожимает плечами.

– Ну, да, – говорит он. – Почему бы нет?

– Не знаю, – говорит она. – Ты не похож на такого человека.

– Какого человека?

Продолжая загадочно улыбаться, она говорит:

– Ты понимаешь, что я хочу сказать.

– На человека, которому интересны восковые фигуры?

– Да.

– Мне интересны восковые фигуры, – говорит он не очень убедительно, а затем, уловив ее настрой, спрашивает: – А на какого человека я похож?

Она оставляет вопрос без внимания.

– Который час?

Он смотрит на часы – это скопище циферблатов, большинство которых ничего не делают, – и говорит ей время.

– Тебе это на самом деле интересно? – спрашивает она.

Ни один лишний мускул не дрогнул на его лице, когда он отвечает:

– Ага.

Они едут подземкой, и, стоя рядом с ней в шумном вагоне, он наслаждается завистью других мужчин, тем, какие взгляды они бросают на ее ноги в рваных джинсах и в туфлях на высоком каблуке. Она как будто не замечает этих взглядов и вообще ничего постороннего и спокойно стоит, покачиваясь в такт движению поезда, рассматривая сквозь темные стекла очков рекламу службы знакомств, или средства против выпадения волос, или схему линий метро.

Пока они ждали поезда на платформе «Финсбери-парк», она сказала Балажу, что ее впечатлил его уровень знания английского. Где он выучил язык? Он ответил, что в Ираке, и рассказал ей, к собственному удивлению, о своей службе. Он не пытался описывать это как захватывающее приключение, не сказал, что ему было там хотя бы интересно. Большую часть времени ему пришлось провести на военных базах размером с небольшой городок, играя в видеоигры в опрятных комнатах с кондиционером и поедая американскую еду. Ему не пришлось общаться ни с единым иракцем, не считая переводчика, который пытался продать ему наркотики, и он ни разу не выстрелил. Он был в патруле , то есть разъезжал по окрестностям в бронированном джипе, осматривая через узкое окошко блеклые равнины. Ничего особенного с ним ни разу не случилось. Главное, что ему запомнилось – и так он ей и сказал, – это постоянная жара, то, как она охватывала тебя сразу, как только ты выходил из помещения с кондиционером, и постоянный пот на коже.

Поднимаясь по эскалатору на станции «Бейкер-стрит», он спрашивает ее, какую знаменитость ей бы хотелось увидеть больше всего. Ответ его не радует. Он ненавидит этого придурка Джонни Деппа и его пиратские фильмы. Хуже того, он беспокоится, что она, говоря о своей симпатии к Деппу, могла намекать ему, что сам он не в ее вкусе, чтобы он ни на что не рассчитывал. (Ну почему она не сказала – Брюс Уиллис?) Он жалеет, что спросил ее, и больше ничего не говорит, пока они не выходят на улицу.

Поднявшись вверх, они ищут указатели, как пройти к музею. А в итоге замечают огромную очередь страждущих «увидеть звезд». Там, где она начинается, в одном из отдаленных переулков, ответвляется добавочная очередь, состоящая из людей, не вполне уверенных, стоит ли становиться в основную очередь, которая размечена, примерно через каждые двадцать метров, указателями времени, оставшегося до входа в музей. На первом значится «Приблизительно 2½ часа», и это не близко от постоянно растущего хвоста. Ближе к цели – там, где указатель сообщает «Приблизительно 1 час», всевозможные мимы и клоуны на ходулях развлекают измотанных ожиданием детей.

Балаж, принимая ситуацию с присущим ему стоицизмом, встает в конец очереди. Что касается ожидания – в этом он отличается покорностью и долготерпением, – он даже отчасти гордится тем, что делает это без лишних эмоций.

– Мы ведь не собираемся столько ждать? – говорит она, вставая позади него.

– Ну…

Она смеется.

– То есть это же на несколько часов…

– Ага, – соглашается он.

– Нам это действительно надо?

– Не знаю.

Она скрещивает руки на груди, и они стоят минуту или две в легкой тени ранних летних сумерек, минуту или две, в течение которых очередь не двигается ни на метр, и Балаж улавливает недовольство Эммы – она начинает хмуриться, глядя на свои туфли.

– Может, займемся тогда чем-то другим? – пробует он спасти ситуацию и закуривает «Парк-лейн».

– Чем, например?

Он с унылым видом пожимает плечами.

– Мы могли бы прогуляться немного, – говорит она неуверенно.

В конце переулка виднеется зеленый свет, и они идут в эту сторону, поначалу молча.

И когда молчание грозит стать неловким, она спрашивает:

– Так когда ты вернулся из Ирака?

– Э… – Ему нужно собраться с мыслями, чтобы вспомнить. – Восемь лет назад.

Кажется невероятным – просто немыслимым – что прошло уже восемь лет.

На самом деле даже больше – был декабрь 2004-го, ветреный зимний день на аэродроме, когда он вернулся домой.

– Восемь с половиной, – уточняет он.

Ему тогда было двадцать, а в армии он находился с восемнадцати. Он говорит ей, что оставался после этого в армии год или два.

– А чем ты занимался потом? – спрашивает она. – Работал в спортзале?

– Ну да, – отвечает он. – Работал в спортзале и еще кое-где.