Елизавета Александрова-Зорина - Треть жизни мы спим

Городок был окутан туманами и дымами: дымили трубы мусоросжигательного завода, дымила старая свалка за городом, загоревшаяся от костров, разведенных бродягами, клубился пар над канализационными люками с горячей водой, вокруг которых собирались погреться лохматые собаки, пугавшие злыми, потрепанными мордами, а с низин, каких было много, поднимался плотный, белый, как молоко, туман, и она крепко вцепилась в его руку, боясь, что потеряет его в этом дымном тумане, в котором нельзя было разглядеть собственные ноги, по колено в дыму, и не найдет больше никогда. Было раннее утро, редкие прохожие, с открытыми глазами досматривавшие свои сны, шли на работу, все как один в сторону дымившего трубами завода, и никто из них не обращал внимания на вышедшего из тумана мужчину с портфелем и большой женской грудью, которой у него на самом деле не было, и его пятилетнюю дочь, идущую с ним за руку. Конечно, дочери было не пять, а двадцать, и волосы, заплетенные в две забавные, торчащие в разные стороны косички, были всего лишь париком, да и полосатые колготки как-то странно смотрелись на длинных тощих ногах с некрасиво выпиравшими шишками, и она, в общем-то, была вовсе не его дочерью, но сонных жителей городка это совсем не интересовало, во всяком случае в столь ранний час, и на странную пару никто не обратил никакого внимания.

Они зашли в гостиницу, четырехэтажную, с балконами и просторным холлом, типичную гостиницу, какую можно встретить в таких городках, а дремавшая, подперев подбородок кулаком, администраторша, чересчур сильно накрашенная, с высокой прической, тоже ничем не отличалась от своих товарок в других гостиницах других городов. Наш багаж потерялся по дороге и придет только через три дня, а в нем документы и вещи, сказал он, нервно выстукивая пальцами по стойке регистрации, но женщина, внимательно выслушав его заранее придуманную легенду, с первого раза не поняла ни единого слова, так что ему пришлось повторить: наш багаж потерялся по дороге и придет только через три дня, а в нем документы и вещи, но не волнуйтесь, деньги у меня с собой и я готов заплатить за неделю вперед. В маленьких городках от хорошо одетых гостей с отчетливым столичным акцентом не ждут никакого подвоха и верят на слово, и администраторша, состроив ему глазки, все же он по-прежнему умел нравиться женщинам, что нередко оказывалось полезным, спросила его, какой номер он хочет снять. С детской кроватью для моей маленькой дочери, с невозмутимым видом ответил он и, не давая администраторше никакого шанса уточнить, о какой еще дочери он ей тут заливает, достал деньги, быстро отсчитав их. Это лишнее, вернула женщина одну пятитысячную купюру. Это вам, придвинул он ее обратно, за хлопоты и понимание. Ах, право, не стоит, но спасибо, ловко спрятала та деньги в карман и, положив перед ним ключи, уверила, что номер большой, удобный, с видом на главную площадь, а не на трубы мусоросжигательного завода, а детская кроватка сделана из натуральной, экологически чистой древесины и рассчитана на девочек всех возрастов.

Деревянная кроватка и правда оказалась довольно вместительной, и она, измученная поездками, не раздеваясь забралась внутрь, с его помощью с трудом перекинув ноги через деревянную боковину, и, сунув палец в рот, тут же уснула. Осторожно, чтобы не разбудить, он стянул с нее ботинки, парик и куртку, с трудом перегнувшись через высокие кроватные бортики, вытащил из кармана мягкую игрушку, положил рядом с ней, и так как она лежала на одеяле, накрыл ее сверху своим. Он был отцом, а она — его маленькой девочкой, и им казалось, что так было всегда, она ни разу не вспомнила о своих родителях, а он не думал больше о своей никогда не виденной дочери, с пепельными волосами и голубыми глазами, которой, возможно, у него и не было, а может, это был сын, наверное, он уже не узнает правды.

По ночам ей, как всем пятилетним, стало страшно спать одной, потому что мерещилось, будто под кроватью кто-то затаился, а в окно скребет не дождь, а пальцы какой-то гигантской руки, той, что вот-вот ворвется в комнату, стоит ей только потерять бдительность и уснуть. Он испытал странные чувства, когда она первый раз пришла к нему в постель, голая, зареванная, дрожащая от страха, а затем, удостоверившись, что он рядом, затихла, уснув, и не смыкал глаз до утра, осторожно, едва касаясь, держал ее за плечо и переполнялся странными, удивительными ощущениями, что вот этот маленький, голый комочек весь в его власти и доверяет ему безмерно, и ему стало вдруг так страшно, за самого себя, хотя никогда бы не смог причинить ничего дурного ребенку, что он едва не разрыдался от умиления. Пятилетняя дочка это вообще-то не шутки, понял он очень быстро, за ней нужен глаз да глаз, на железнодорожной станции она едва не свалилась на рельсы, прямо под прибывающий поезд, в автобусе стащила шоколадку из сумки уснувшей пассажирки, залепила жвачкой дверную ручку машины, водитель которой согласился подбросить их до придорожного мотеля, и это не считая постоянных капризов, слез, выпрашиваний, купи это, купи то, возьми меня на ручки, поцелуй меня, папочка, и прочего, прочего, из-за чего ему даже пришлось купить в газетном ларьке популярную книжку о воспитании детей. В ней было написано, что в пять лет дети любопытны, шаловливы и уже немного понимают, что такое хорошо, а что такое плохо, правда, не всегда правильно, так что плохо иногда у них хорошо, а хорошо плохо, и еще именно в этом возрасте закрепляются черты личности и характер, а поведение строится по образцу родителей, так что он, изучив пособие вдоль и поперек, решил приступить к воспитанию своей девочки основательно, ведь как сформируется она в свои пять лет, так и проживет всю жизнь, а о том, что от этой жизни уже почти ничего не осталось, он старался не думать. Там же он прочел, что пятилетние девочки тянутся к отцу, ревнуя ко всем женщинам, включая собственных матерей, и ищут его защиты и любви, что его успокоило и смирило с ее приходами по ночам, когда она забиралась к нему под одеяло и, уперев острые коленки в живот, требовала какую-нибудь сказку, а так как у него в этом не было абсолютно никакого опыта, а что читала ему мать пятьдесят лет назад, он, конечно же, не помнил, то приходилось выдумывать самому, и иногда она быстро засыпала от скуки, а иногда, наоборот, хохотала как сумасшедшая, начиная задыхаться и сипеть. Главной героиней этих сказок всегда была она, пятилетняя девочка с рыжими волосами, у нее ведь теперь был рыжий парик, и когда она мучила его вопросами, откуда на земле взялись люди и зачем живут, он, переиначивая на свой лад мифы, рассказывал, будто господь замесил глину, добавив туда взбитых сливок и немного картошки фри, и слепил рыжеволосую девочку, а потом пятидесятипятилетнего мужчину с женской грудью, которая на самом деле ему только мерещилась, и когда отвернулся, подул ветер, вдохнувший жизнь в его глиняные поделки, и эти двое сбежали, вот теперь и шляются по разным сомнительным гостиницам. Бывало, увлекаясь выдуманными для нее приключениями, он забывал, с чего начал, и концы с концами не сходились, но ей все равно нравилось, и каждую историю, которую он о ней придумывал, она опускала в копилку своей жизни, словно на самом деле прожила, даже если во вчерашней сказке путешествовала на край света, чтобы отыскать сбежавшего щенка, а в сегодняшней проснулась, обнаружив, будто ноги у нее перепутались местами с руками, что дало большой простор для папиного воображения.