Бритта Рёстлунд - У подножия Монмартра

– Зачем тебе это нужно?

Мансебо думает, ответить ли на вопрос прямо или просто продолжить рассказ.

– Я думаю, точнее сказать, я знаю, что Тарик замешан в каких-то темных делах. Собственно говоря, это не мои проблемы, но все же он мой кузен, мы рядом работаем, мы живем почти вместе, и я боюсь, что у него могут возникнуть проблемы… с полицией, законом, и таким образом все это может сказаться и на нас. Я просто хочу быть готовым к тому, что может произойти, и при необходимости помочь ему.

– И ты думаешь, что сможешь найти ответ в его компьютере? О чем мы говорим? О том, что он уклоняется от налогов? Я ничего такого не вижу.

Теперь плечами пожимает Мансебо.

– Не знаю. Возможно, что я ошибаюсь.

Амир смотрит на отца.

– Вспомни о том, что мама курит, – говорит Мансебо.

Фатима крепко спит, когда Мансебо выходит из комнаты Амира. До этого Мансебо казалось, что она стояла за дверью и подслушивала. Но он видит ее, лежащую в кровати, как морж на мели, и понимает, что спит она уже давно. В спальню она ушла, наверное, сразу после того, как отдала Амиру чистые выглаженные рубашки. В том, что она спит, у Мансебо нет никаких сомнений. Притворяющийся спящим человек не может лежать в такой комичной позе.

Мансебо кладет голову на подушку и чешет заросший подбородок. Через несколько часов начнется операция, которая продлится самое меньшее целые сутки.

Всем телом, каждой его клеточкой, я чувствовала, что наступил последний день. Странно, как может настроение менять восприятие дня, превращать его в нечто, не похожее ни на что привычное. Никогда вода утреннего душа не казалась мне такой освежающей. Никогда еще цвета кремов не казались такими яркими, никогда не пахли так приятно, никогда я не варила кофе с такой тщательностью. С не меньшей тщательностью подобрала я и одежду. Я оделась так же, как в первый день. Я была готова точно вовремя. Я хорошо подготовилась к тому, к чему в принципе было невозможно подготовиться.

«Когда я приду за тобой в детский сад, все будет позади, – подумала я и погладила сына по мягкой нежной щеке. – Когда я сегодня вставлю ключ в замочную скважину, может быть, я наконец узнаю, кто такой месье Белливье, и, может быть, пойму, чем и ради чего занималась последние три недели. Может быть, я удивлюсь, устану, обрадуюсь, опечалюсь, разочаруюсь, испугаюсь… Что-то я в любом случае почувствую». Сколько дней, недель, месяцев я не чувствовала вообще ничего, когда отпирала входную дверь.

Соседская собака пролаяла мне вслед свое «до свидания», когда я нажала кнопку лифта.

Поезд метро, громыхая, подъехал к станции. Я села на свободное место и посмотрела на свое отражение в окне. Выглядела я утомленной. Конечная станция. Сотни людей одновременно выходят из вагонов. Многие бегут, видимо опаздывая на встречи, многие нервничают из-за важных или не очень важных дел. Я совершенно спокойна и, проходя мимо цветочного магазина, приветливо здороваюсь с продавцом, потом, сделав несколько шагов, останавливаюсь и поворачиваю назад. Мне хочется задать продавцу несколько вопросов.

– Сегодня вы составили последний букет, да?

Он задумчиво смотрит на меня, словно решает, стоит ему разглашать эту тайну или нет.

– Да, это так, – произносит он наконец.

Я улыбнулась. Как прекрасно это знать. Значит, это и в самом деле конец. Я пошла к «Ареве».

– Мадам!

Я обернулась.

– На вашем месте я был бы… осторожен.

– Осторожен?

– Хотя слово «незаметный» подошло бы лучше.

– Незаметный?

Продавец выглядит немного сконфуженным.

– Я хочу сказать, что, если у человека есть преданный поклонник, то, возможно, найдутся те, кто этого не оценят.

Подошел покупатель, желавший подобрать несколько цветов для букета, и продавец с явным облегчением повернулся к визитеру, который избавил его от лекции, которую парень собрался мне прочитать. Я несколько секунд потопталась на месте. Зачем он мне это сказал? Может быть, думал, что вся эта ситуация с самого начала была ненормальной – кто-то каждый день оставлял на проходной для меня цветы, выставляя месье Белливье сумасшедшим. Но ждать я больше не могла, и, чтобы не опоздать, ускорила шаг.

Я посмотрела на огромную башню «Аревы». Здание выглядело мрачно на фоне пасмурного неба. На этаже было темно. Женщина за стойкой приветливо поздоровалась со мной. Ничто в ее облике не говорило, что сегодня какой-то особенный день. Когда я вошла в контору, по стеклам ударил косой, почти горизонтальный дождь. Этот дождь почему-то поднял мне настроение. Последние дни дожди шли почти постоянно. Это было очень хорошо. Прекрасная погода, и вообще все прекрасно, сказала я себе и проверила, что в картонной коробке действительно нет ничего, кроме пенопласта. Я села за стол, включила служебный компьютер и погрузилась в захватывающее чтение дневника Юдифи. «Она пишет, чтобы не потерять силы», – пронеслось у меня в голове. Раздался короткий звонок. Я прочитала цифровые коды, чтобы не пропустить ни одного сообщения, так как понимала, что сегодня что-то произойдет. Но пока цифры говорили мне, что работа еще не окончена.

Я прочитала половину дневника. Юдифь все еще оставалась в неволе, но, судя по датам, должна была вскоре обрести свободу. Я была не слишком хорошо знакома с литературой того времени и поэтому не знала, насколько уникальным был этот материал. Многие немцы названы там по именам, и, может быть, в этом было что-то ценное? Прочтя кусок, где говорилось о том, как один из пациентов Юдифи в подробностях рассказывал, как пытал трех евреев, я посмотрела в окно. Дождь продолжал хлестать по стеклам. Дочитав до того места, когда во двор въехала машина, на которой она покинула лагерь, я закрыла дневник. Странно, что месье Каро мог так живо и подробно рассказывать всю эту историю. Должно быть, он не один и не два раза перечитал эти записи.

Наступило время обеда. Несмотря на дождь, я решила выйти из здания. Мне надо пойти в церковь. Выключив компьютер, я сложила дневники Юдифи в сумку и вышла из своей конторы.

Дождь хлестал мне в лицо, пока я бежала до церкви, где едва не столкнулась со священником, который тоже стал подниматься в помещение. Я впервые увидела его здесь. Мы кивнули друг другу, и я от души понадеялась, что он идет сюда не для того, чтобы кого-нибудь отпеть или отслужить мессу. Действительно, в помещении никого не было. Никаких церемоний, никаких молящихся. Впрочем, Кристофа в церкви тоже не было. Я села на скамью и сложила руки на груди, скорее для того, чтобы ощутить, что при этом чувствуешь. Ничего особенного я не почувствовала. Незаметно положила руки на колени и посмотрела на них. Без Кристофа здесь было пусто и неуютно.