Эли Фрей - Город за изгородью

Сдохни.

Я хочу, чтобы ты сдох.

Ложась в кровать, я не ощущаю себя чистой.

Чувствую себя Dreck. Schmutz [4] Дрянь. Грязь (нем.). .

Никем.

Ночь не приносит мне покоя.

Страх. Мучает жажда. Лихорадка – то холодно, то жарко. Сердце не стучит, оно ревет. Первый раз я ощущаю панику, которой невозможно сопротивляться. Ты покорно подчиняешься этой волне паники, которая накрывает тебя с головой… Откидываешься на спину и вытягиваешь руки в стороны, позволяя течению нести тебя прочь. В неизвестность.

Я тихонько вою и раздираю простыню ногтями.

Пытаюсь заснуть, но вздрагиваю от того, что сильно трясутся руки, – как от электрошока.

Даже здесь, в моей кровати – его запах. Им пахнет подушка и простыня. Он поглотил меня, заполнил собой каждую пору.

В конце концов я засыпаю… и умираю изнутри.

Просыпаюсь с мутными глазами и будто оглушенная.

Я не выхожу на улицу. Не хочу никого видеть. Я боюсь, что при взгляде на меня они поймут, что произошло.

– Что с тобой, Ханна? – спрашивает мама, видя, как я целый день шатаюсь по дому, как привидение. – Ты давно не выходила на улицу, мало ешь…

– Болит живот, – говорю я. – Месячные. Тяжело проходят в этот раз.

Мама сочувственно кивает.

– Дать обезболивающее? – а потом ищет в ящике комода таблетки.

Нет ли таких таблеток, которые помогут вылечить душу? Или такие, которые помогут забыть? А лучше – забыться совсем…

Я не расчесываю волосы, не умываюсь, не смотрю в зеркало. Солнечное утро не приносит мне радости. Еда по вкусу как вата. Домашняя одежда колет, как крапива. Ничто не приносит мне удовольствия. Мне все противно. Я с трудом и тошнотой допиваю этот день – будто прокисшее молоко. А потом – еще один. И еще.

И так все идет до тех пор, пока я не слышу, как дрожат стекла, а за окном – далекий хлопок.

Я смотрю в окно и вижу, как вдалеке вверх ползет огромный столб черного дыма.

Взрыв!

На той шахте, где работают отец и брат Кита!

И вместе с этим взрывом возродилась прежняя Ханна – та Ханна, которая всегда сначала действует, а потом думает. Ханна, которая не знает, что такое страх.

Я выбегаю на улицу. Распахиваются двери – соседи следуют моему примеру.

Возле кустов одного из соседских домов проводится быстрое собрание – мужчины, кто посильнее, уходят туда, где произошел взрыв. Подросткам, мальчикам и девочкам тоже дали задание – найти воду в бутылках и медицинские маски от дыма.

Я хватаю Вилли, Бруно и еще парочку девчонок и мальчишек. После набега на продуктовый магазин и аптеку, с большими рюкзаками, груженными водой и защитными масками, мы спешим в Чертогу.

Часть у нас забирают – несут ближе к эпицентру взрыва тем, кто сейчас исследует обстановку и, возможно, разгребает завал. Нас туда не пускают. Мы обходим толпу людей, которая жмется к красной ленте оцепления, – полиция не пускает их ближе. Здесь тоже много дыма. И много слез. Мне жалко этих людей… У каждого из них на шахте были родные и близкие. Они сейчас мучаются неизвестностью…

Я ищу Кита и вскоре нахожу его. Бросаю на него беглый взгляд и по его глазам понимаю, что беда не обошла его стороной – его родные там, на шахте.

Бросаюсь к нему на шею. Не могу подобрать нужных слов, чтобы успокоить его. Так хочется взять себе хотя бы немного его боли и терзаний. С трудом отлипаю от него – меня тут ждет работа…

Я хожу в толпе, протягиваю людям воду и маски. Говорю всякие глупости, чтобы успокоить. Может быть, это звучит страшно, но на чужом горе я чувствую себя лучше – когда сталкиваешься лицом к лицу с бедой такого масштаба, твои проблемы начинают казаться ерундовыми и несущественными.

Через некоторое время поступает информация о первых погибших. Люди расступаются в сторону. Все смотрят на кого-то в толпе, очевидно, близкого члена семьи погибших.

Два человека передо мной расходятся, теперь я тоже могу его видеть.

И тут…

Сердце сжимается от страха. Сначала я думаю, что мне показалось, – что это фантомное видение. Как и запах, который мне теперь всегда мерещится. Но нет. Он здесь… Глупая эгоистичная мысль – он здесь из-за меня. Чтобы снова поймать меня в ловушку. Сделать больно…

Хочется убежать прочь, нестись подальше сломя голову – за забор, в свой уютный мирок. Но разум берет верх над страхом – я понимаю, что дело в другом. Он смотрит куда-то вдаль совершенно пустым взглядом. Его родные тоже на этой шахте. И, в отличие от Кита, который смотрит на шахту с надеждой, что все еще может наладиться, что беда может обойти стороной, Архип ничего не ждет. Он смотрит так, будто все кончено. Не остается сомнений – это его близкие погибли. Это на него все смотрят.

– В толпе говорят, что он потерял обоих родителей. Всю семью… – шепотом говорит одна из наших девочек, которая тоже неплохо знает русский.

Выждав несколько минут, я набираюсь смелости и подхожу к нему.

«Перетерпи, просто перетерпи… Сейчас он – не чудовище и не монстр. Сейчас он – мальчик, потерявший родителей».

С этими мыслями я протягиваю ему воду и маску.

Он смотрит на меня удивленно: как будто я – последний человек, которого он ожидал здесь увидеть. Принимает из рук бутылку, но глядит так, словно я подсыпала в нее отраву.

– Мне жаль, что это произошло с твоей семьей, – говорю я и, преодолевая себя, опускаю ему руку на плечо в знак сочувствия.

Он молча кивает, а потом настороженно смотрит в сторону – туда, где стоит Кит.

Я качаю головой.

– Я не сказала ему про то, что ты сделал. Сейчас не время. Мне очень жаль, правда.

С этими словами я отхожу от него и протягиваю воду плачущей женщине.

Низко натягиваю капюшон. Я все в той же неизменной линялой толстовке и засаленной кепке – мой парадный костюм на бал. Или пропускной билет в Чертогу.

Лезу за забор, подхожу к дому Кита. В который раз при взгляде на рисунки чудовищ на стенах по коже пробегают мурашки. Обхожу дом с обратной стороны. Иду по узкому переулку между двух домов, перепрыгиваю через вонючие ручейки и мусорные пакеты. Смотрю наверх – окно второго этажа открыто. Я поднимаю с земли камень и бросаю внутрь. Ничего не происходит. Кидаю еще раз. Опять ничего. Ощупываю руками вентиляционную трубу на прочность – и, подобно бешеной мартышке, пытаюсь забраться наверх. Труба издает жуткий гул и скрежет. Эх, если бы я все-таки зашла через парадную дверь, мое появление прошло бы не так заметно. Но большая часть препятствия уже пройдена. Осталась самая сложная часть – втащить свой зад в окно. Чувствую себя огромной баржей, застрявшей между двух айсбергов. Но и этот пункт успешно выполнен – плюхаюсь на пол тяжелым мешком.

Осматриваю пустую на первый взгляд комнату. Заглядываю за перегородку – Кит спит на койке. Я осторожно сажусь на краешек и провожу рукой по волосам. Он похож на ребенка, когда спит. Что ему снится? Наверное, что-то хорошее… Лицо такое спокойное и умиротворенное.