Симона Бовуар - Зрелость

Сведения о моей сестре в течение года мы получали через Красный Крест. Ей трудно жилось в Фаро, где она давала уроки французского языка; однако она писала картины, и Лионель чувствовал себя все лучше и лучше. Она была бы счастлива, если бы не одолевавшая ее романтическая мысль о грозивших нам опасностях. Мы пытались ее успокоить в открытках, которые ей посылали, но удаленность способствовала тревоге, и ее мучили ужасные видения.

Она не встретилась с отцом, который умер в июле. Он перенес операцию на простате, и поначалу казалось, что все шло хорошо. Однако силы его истощили месяцы недоедания, а главное, шок от поражения и оккупации: старческий туберкулез унес его за несколько дней. Он принял смерть с безразличием, которое меня удивило; он часто говорил, что ему не важно, случится ли она в тот или другой день, поскольку в любом случае ее не избежать; впрочем, у него не оставалось смысла жить в этом мире, который он совсем не понимал; и тем не менее меня восхищало, как мирно он вернулся в небытие; он не обманывался, так как попросил меня, если я смогу, не огорчая мать, не допускать к его изголовью священника: она выполнила его желание. Я присутствовала при его агонии, этой тяжкой живой работе, которой уничтожается жизнь, безуспешно пытаясь уловить тайну этого ухода в никуда. После последней судороги я долго оставалась с ним одна; сначала отец был мертв, но присутствовал: это был он. А потом я увидела, как он головокружительно удаляется от меня: я поняла, что склоняюсь над трупом.

Если приехать без багажа, с пустыми руками, пересечь демаркационную линию было не трудно. Сартр решил, что каникулы мы проведем в свободной зоне; таким образом, он сможет демобилизоваться, но главное, он хотел установить связи между группой «Социализм и свобода» и некоторыми людьми другой зоны. Лиза подарила ему велосипед, приобретенный нечестным путем, от которого он не стал отказываться, поскольку в любом случае, заявила Лиза, возвращать его хозяину она не будет. Бост одолжил нам палатку и легкое снаряжение. Мы имели право отправлять посылки из одной зоны в другую. Велосипеды и багаж мы отправили в Роанн одному священнику, который бежал через неделю после Сартра, и взяли билет до Монсо-ле-Мин: нам дали адрес кафе, где мы найдем проводника через границу.

Проводника арестовали несколько дней назад, сказал нам хозяин, но наверняка можно будет договориться с кем-нибудь другим. Всю вторую половину дня мы провели в кафе, глядя на идущих мимо людей, с приятным ощущением приключения в душе. К вечеру за наш столик села женщина в черном, лет сорока: за разумную плату она проводит нас этой ночью через поля. Мы мало чем рисковали, но для нее дело обстояло серьезнее, и она удвоила предосторожности. Мы молча следовали за ней по лугам и лесам, окутанным свежим ночным ароматом; она разорвала чулки о колючую проволоку и долго ворчала. Время от времени она делала нам знак остановиться и замереть. Внезапно она заявила, что линия пройдена, и мы быстрым шагом бросились к деревне. На постоялом дворе было много людей, которые только что «перешли», вроде нас; мы легли на матрасы в комнате, где уже спали шестеро человек; плакал ребенок. Но какое ликование на другой день утром, когда мы прогуливались по дороге в ожидании поезда на Роанн! Из-за того, что я нарушила запрет, мне казалось, будто я обрела свободу.

В кафе в Роанне мы прочитали газеты другой зоны: они были не лучше наших. Мы забрали свой багаж у аббата П…, сам он отсутствовал. Я долго прикрепляла багаж к нашим велосипедам. Они меня очень беспокоили. Достать новые покрышки было почти невозможно, а наши были залатаны и усеяны странными вздутиями, да и камеры были не лучше. Едва мы выехали из города, как переднее колесо у Сартра сплющилось. Не понимаю, как я пустилась в эту авантюру, не научившись починке, но факт в том, что я этого не умела. По счастью, поблизости оказался механик, научивший меня снимать покрышку и клеить резиновые заплатки. Мы снова тронулись в путь. Сартр уже много лет не совершал длительных поездок на велосипеде, и через сорок километров он совсем выдохся; мы остановились на ночь в отеле. На следующий день он катил более лихо, и к вечеру мы поставили палатку на большой лужайке у въезда в Макон: тут тоже не обошлось без трудностей, ибо мы оба не отличались ловкостью. Тем не менее через несколько дней мы ставили и разбирали палатку в один миг. Обычно мы располагались вблизи какого-нибудь города или деревни, поскольку после дня, проведенного на свежем воздухе, вечером Сартр жаждал окунуться в дым бистро. В Бурге он демобилизовался; изучая его фальшивый военный билет, офицер поморщился: «Вам не следовало подделывать ваш билет». — «А как быть? Мне следовало остаться в Германии?» — спросил Сартр. «С военным билетом не шутят», — сказал офицер. «Значит, следовало остаться в плену?» — повторил Сартр. Офицер пожал плечами; он не решился до конца высказать свою мысль, но на лице его было написано: «А почему бы и нет?» Но все-таки он дал Сартру его демобилизационный лист.

Мы прогулялись по рыжим холмам Лиона, в кино показывали американские фильмы, и мы устремились туда. Мы пересекли Сент-Этьенн, где Сартр показал мне бывший дом своих родителей, а потом спустились к Ле-Пюи. Сартр отдавал предпочтение велосипеду, а не ходьбе, однообразие которой ему надоедало; на велосипеде напряженное усилие, ритм езды постоянно менялись. Он развлекался тем, что на склонах гнал изо всех сил, и я с трудом поспевала за ним; на ровной местности он работал педалями с такой беспечностью, что раза два или три свалился в канаву. «Я думал о другом», — сказал он. Так же, как я, он любил радость спусков. И потом, пейзаж менялся быстрее, чем когда преодолеваешь путь пешком. Я тоже охотно променяла прежнее свое пристрастие на новые удовольствия.

Но большое отличие этого путешествия от предыдущих состояло для меня главным образом в моем внутреннем настрое: я уже не преследовала маниакально мечту шизофренички, я ощущала себя восхитительно свободной; было уже достаточно необычно мирно ехать на велосипеде рядом с Сартром по дорогам Севенн. Я так боялась все потерять: его присутствие и все радости! В каком-то смысле я действительно все потеряла, а потом все мне было возвращено; и теперь каждая из моих радостей воспринималась мной не как должное, а как нежданная удача. Сильнее, чем в Париже, я испытывала беспечную отрешенность, о которой говорила; доказательством послужил один конкретный незначительный факт. По прибытии в Пюи передняя покрышка Сартра окончательно сдала; если не найти способа заменить ее, придется отказаться от нашей длительной прогулки, которая едва началась. Сартр отправился в город, а я сторожила наши вещи на террасе кафе. Прежде мысль о том, что это путешествие может внезапно закончиться без моего согласия, привела бы меня в ярость: а тут я ждала с улыбкой на лице. Это не помешало тому, что мое сердце подскочило от радости, когда я увидела Сартра, появившегося на велосипеде, передняя покрышка которого ярко-оранжевого цвета казалась почти новой. Он понятия не имел, каким чудом механик согласился уступить ее ему; теперь мы могли преодолеть несколько сотен километров.