Максим Гуреев - Тайнозритель [сборник]

Грохотали.

В машине с зарешеченными окнами было нестерпимо жарко.

За окном проносились прилепившиеся вдоль дороги татарские дома, заросли акации, сложенные из ракушечника невысокие ограды, виноградники, крытые ржавым железом автобусные остановки, киоски «Союзпечати» и телефонные будки, колоннады телеграфных столбов и можжевеловых деревьев, стоявших на границе света и тени.

Быстрое движение границы света и тени напоминает бегущий по сухостою огонь.

Пленка застревает в кинопроекторе и начинает гореть, заполняя проекционную комнату удушливым дымом.

Жара становилась нестерпимой, и Карадагов просыпался. Оказывалось, что тень уже давно ушла и он лежал под палящим полуденным солнцем.

На вытоптанной размером с теннисный корт площадке перед «Волной» уже никого не было.

Карадагов собирал разбросанные по земле фрукты и брел домой.

Максимилиана Александровича же тем временем отвозили в Феодосию, где после установления личности отпускали. Даже предлагали проводить до остановки рейсового автобуса, но он отказывался и возвращался домой пешком. Поступал именно так специально, чтобы вновь и вновь вспомнить годы юности, когда он учился в феодосийской гимназии. Когда точно так же, возвращаясь в Коктебель, пересекал Енишарские горы, встречая на своем пути странников, дервишей, вооруженных всадников, завернутых в войлочные бурки плакальщиц, святых помощников, геодезистов, которые колдовали над теодолитом, точнее сказать, устанавливали оптическую трубу, а также вращали вырезанный из плексигласа угломерный круг, который называли лимбом.

В переводе с латыни limbus означает край, рубеж, место пребывания не попавших в рай душ, не являющееся при этом ни адом, ни чистилищем. Впрочем, в своей «Божественной комедии» Данте определил лимб как первый круг ада, где вместе с некрещеными младенцами пребывают добродетельные нехристиане. Именно сюда и спускался Спаситель, дабы ободрить страдальцев, сделавших свой выбор, но при этом осознавших его ошибочность.

Также лимбом является повторение одного сна внутри другого сна при полной невозможности обнаружить его начало и конец. И уже не представляется возможным выйти из него без какого-либо внешнего воздействия. Без пробуждения через падение, например. Но это станет лишь прерыванием второго сна и никак не сможет избавить от опасности вновь оказаться внутри первого круга.

Максимилиан Александрович доставал из холщовой сумки, висевшей у него на плече, фотографический аппарат и спрашивал у геодезистов разрешения снять их. Они, конечно же, давали свое согласие, интересовались, как им лучше встать, и Волошин выстраивал их в кадре соответствующим образом, непременно размещая по центру теодолит с плексигласовым лимбом. Затем просил геодезистов замереть на какое-то мгновение, в последний раз проверял в рамочном видоискателе точность композиции, а также правильность установок диафрагмы и экспозиции. Наконец задерживал дыхание и нажимал на спуск затвора.

В этот момент и происходила остановка времени.

Хотя точнее было бы ее назвать зацикливанием времени, повторением одного и того же эпизода, выпадением из раз и навсегда заведенного порядка вещей, когда на смену одному событию приходит другое. И тогда ожидание становится единственной возможностью понять смысл этой смены цифр, происходящей по григорианскому летоисчислению, цифр, которые не слышат, не видят и не внемлют друг другу. Они молчат, полнейшим образом отлагая знаки, как должно отлагать попечение о мире, но не отвергать его.

После завершения съемки геодезисты благодарили Максимилиана Александровича, просили непременно показать им фотографию и, получив полнейшие заверения в том, что так оно и будет, возвращались к своему теодолиту.

Дома Волошин приступал к проявке пленки.

Для той надобности он уединялся в ванной комнате, расположенной на первом этаже дома рядом с кухней, составлял растворы проявителя и фиксажа, заправлял в пластмассовый бачок пленку, зажигал красную лампу, погружая тем самым неуютное кафельное пространство ванной комнаты в переливающийся бордовыми, пурпурными, малиновыми сполохами туман, включал проточную воду и приступал к священнодействию.

Но тут же, буквально сразу, в дверь ванной комнаты начинала стучать его матушка Елена Оттобальдовна и просить сына сейчас же выключить кран, потому что режим экономии воды никто не отменял. Она так и говорила:

— Макс, немедленно выключи воду, нам нечем будет вымыть руки перед ужином, режим экономии воды никто не отменял!

— Сейчас, мама, сейчас, — сдавленно звучало в ответ.

— Не сейчас, а сейчас же! Я не уйду, пока ты не сделаешь это. — Голос Елены Оттобальдовны становился стальным, именно так она всякий раз разговаривала со своим великовозрастным сыном, когда предъявляла ему тот или иной ультиматум. Например: «Я не уйду из мастерской, пока ты не закончишь свой автопортрет». Или: «Я не перестану исполнять четвертый прелюд Шопена, пока ты окончательно не выяснишь свои отношения с Марго». И наконец: «Макс, я требую от тебя объяснений по поводу твоих новых друзей, которыми наводнен мой дом, в противном случае я утоплюсь».

И Максимилиану Александровичу ничего не оставалось, как выключать воду, одновременно раскручивая намотанную на спираль пленку внутри проявочного бачка.

— Мама, я выключил воду! Но она мне понадобится для «стоп-ванны» и для промывания пленки.

— Ничего не хочу слышать! — Елена Оттобальдовна заходила на кухню и наливала себе стакан холодного, заваренного на горных травах чая, — я вообще, как тебе известно, не приветствую это твое новое увлечение. Ты художник и поэт! Не забывай об этом!

— Я не забываю, мама, — Волошин смотрел на песочные часы, которые показывали, что время завершения проявочного процесса приближается.

На целлулоиде проступали лица неизвестных людей, морды животных, разбеленные при контрастном освещении киловые холмы, конфигурации плотных грозовых облаков, которые получаются подобным образом при использовании оттененного фильтра, песчаные, повторявшие орнамент ветра дюны.

Дюны двигались.

Песок высыпался из песочных часов, и Максимилиану Александровичу ничего не оставалось, как, давясь от гадливого чувства презрения к самому себе, страха, смущения ли, пробираться к рукомойнику, медленно откручивать вентиль и подставлять под слабую, вихляющуюся струйку воды бачок с пленкой. Он надеялся, что матушка не услышит шума столь слабого напора воды, но предательство старых, давно проржавевших труб было неизбежным и предсказуемым. Внутри дома тут же происходило рождение звуков, отдаленно напоминавших гудение ветра в распадках городища Тепсень, что располагалось у самого подножья хребта Сюрю-Кая.