Кейт Аткинсон - Витающие в облаках

Пока закипал чайник, я пошла в туалет…

— В одной и той же фразе? — протестует Нора. — Ты с самого начала только и говоришь что о телефонах, да кипящих чайниках, да звонках в дверь, да туалетах.

Не обращай на нее внимания, она сегодня не в духе. Она просто тянет время, не хочет сама рассказывать.

…Мой путь пролегал мимо незанятой спальни, где Арчи устроил себе кабинет. Из спальни доносился странный звук, тихое «прп-прп», словно там храпел котенок. Обуреваемая любопытством, я заглянула внутрь.

Это оказался юноша — точнее, молодой мужчина. Он лежал на кровати неподвижно, как труп. Весьма достойный представитель своего пола — правильной формы и размера, без каких-либо портящих его черт или уродующих пятен. Только шрам (весьма красивший его) на левой скуле, словно тигр осторожно провел когтем. Если бы не храп, можно было бы подумать, что юноша мертв.

Я ломала голову, кто это (как было бы удобно, если бы людей снабжали этикетками). Волосы у него были темные, кожа белая, ресницы длинные, а губы — которые, несомненно, сам Купидон изваял в форме своего лука, чуть влажные от сна — манили к поцелуям. Но я не поддалась искушению, так как это значило бы искать неприятностей (вместо того, чтобы сидеть спокойно и ждать, пока они сами меня найдут).

Он лежал на застеленной кровати поверх покрывала. Ступни его были обнажены, но все остальное тело одето — в «ливайсы», старый свитер и потрепанную кожаную косуху (она указывала на более сложный и интересный характер, чем армейская шинель Боба или дубленка Шуга). Я осмотрела его уши (чистые, похожие на ракушки), ногти (грязные, обкусанные), слабый приливной след грязи на шее, масло, въевшееся в руки, как у механика. Его дыхание чуть заметно отдавало марихуаной.

Пахло от него именно так, как должен пахнуть платоновский идеал мужчины. По сравнению с улитками, ракушками и зелеными лягушками, составляющими биодинамику Боба, этот парень, похоже, состоял исключительно из ингредиентов на основе тестостерона: кожаных сидений автомобиля, острейших опасных бритв, веревок, узлов и пут, соли, грязи и крови. Он был весь… другой.

Интересно, подумала я, какого цвета глаза под этими роскошными сонными веками. Конечно, почем я знаю — может, он косой или еще хуже того — голубоглазый. Я подумала, не поднять ли одно из коматозных век силой, но решила, что не стоит. Можно ли определить характер по внешности? Выглядел он просто потрясающе, но мог принадлежать к любой из сотни разновидностей мужчин, с которыми лучше не связываться. Например, он мог оказаться университетским преподавателем. А может, он вор, который влез в окно, вдруг устал посреди кражи и прилег отдохнуть. Случаются ведь и еще менее вероятные вещи.

Окно было широко распахнуто — температура в комнате близилась к нулю. Ноги неизвестного уже посинели и стали ледяными на ощупь — словно холодная плоть трупа, а не конечности теплого, дышащего тела. Я торопливо прикрыла незнакомца одеялом. Он спал на спине, раскинув руки и ноги, как дохлая морская звезда. Правда, у него было меньше ног. (Или рук, или что там бывает у морской звезды.) По его виду непохоже было, что у него невинная встреча с Оле-Лукойе. Скорее казалось, что он застрял в царстве Угомона без карты и компаса и не может вернуться. Я решила посидеть с ним чуть-чуть, посторожить его, но, к сожалению, вид спящего мужчины, даже красивого, в конце концов надоедает, и я скоро отвлеклась на толстую пачку исписанных листов, торчащую из-под кровати.

Края многих страниц были изгрызены какими-то мелкими животными, — видно, клан Макпушкиных постарался. Судя по титульной странице, это было не что иное, как великий роман Арчи «Расширение призмы Дж.».

— Ну что ж, — сказала я спящему, — не вижу большой беды в том, чтобы просто взглянуть.

Как известно, каждый произносящий эти слова рано или поздно о них жалеет (Пандора, любопытная Варвара, Лотова жена, все жены Синей Бороды и огромное количество других людей).

«Расширение призмы Дж.» оказалось романом без сюжета и четко очерченных персонажей (и, конечно, без картинок). Даже простейшие детали вязли в напластованиях синтаксиса. Читать прозу Арчи было все равно что искать смысл в клее. Насколько я могла понять, Дж., упомянутый в названии романа, преподавал в университете — учреждении, по сложности не уступающем Борхесову лабиринту. У самого Дж. не было сколько-нибудь постоянного характера: он складывался из многих слоев малопонятных метафор и отчужденных реплик в сторону. Я продралась через лес слов на первых страницах. Сначала мне показалось, что Дж. едет на трамвае по какому-то городу Центральной Европы, но чуть позже до меня дошло, что на самом деле он совершает некий извращенный акт с болонкой своей любовницы. Меня слегка подташнивало, — может, слова Арчи ядовиты? Может быть, заглянув под кровать, я обнаружу там мертвых маленьких зверушек?

Несмотря на обилие слов, в романе вроде бы ничего не происходило, хотя через некоторое время одолевающая Дж. паранойя начала создавать нечто вроде миражного сюжета: словно что-то должно было случиться с минуты на минуту, но никак не случалось. Типичный абзац (они на самом деле очень мало отличались друг от друга) выглядел так:

Дж. ощутил тончайшую неуверенность, пытаясь понять, в какой из сумрачных проходов удалился его предполагаемый мучитель. Он позволил своему воображению на краткий миг заглянуть в эту тьму, и пусть будет что будет, но отпрянул от внезапно открывшегося ему зрелища — не отчаяния и безумия, как он ожидал, но летаргии и нервного истощения, царивших там. Теперь он в полной мере осознал, до какого чудовищного ужаса довели его все эти игры разума, и принялся размышлять…

И так далее и тому подобное. Неудивительно, что юноша на кровати спал так крепко — ведь все это время он вдыхал навевающие сон слова Арчи. Внезапный порыв ветра приподнял занавески, окатил комнату холодом, взъерошил рукопись страниц Арчи, и несколько штук поднялись в воздух, как осенние листья. Я подскочила и принялась гоняться за ними по комнате. Мне удалось поймать все, кроме одной — она безмятежно выплыла из окна, как бесптичье крыло.

Я попыталась снова собрать рукопись в правильном порядке, но страницы, как назло, были не пронумерованы, и я никак не могла понять, что за чем идет. Текст в этом никак не помогал. Я просмотрела по диагонали страницу, которую держала в руках, и обнаружила, что на ней героя подстерегает насильственная смерть. Он стоял наверху лестницы, прислонившись к перилам, а они вдруг подались, и он полетел вниз, в темные глубины лестничного пролета…

Он падал, падал в темные глубины незнаемой и непознаваемой пропасти, в провал своего собственного воображения, который поднимался ему навстречу — обнять, сдавить, придушить, и темнота объяла его, обозначила его границы, приглушила чувства и, наконец, загасила даже слабейшие проблески сознания и размышления…