Кейт Аткинсон - Витающие в облаках

Я истолковала это в том смысле, что он умер. Я не знала, куда сунуть этот лист — с Арчи станется убить главного героя на пятидесятой странице. В конце концов я сложила листы как попало и засунула до упора под кровать.

Еще один порыв ледяного ветра. Тело на кровати вздрогнуло. Я поплотнее укутала его одеялом и закрыла окно…

— Гораздо разумней было бы сделать это с самого начала.

Уж кто бы говорил о разумных поступках, только не Нора. В этот момент она сама стоит на камне, который со всех сторон облизывают волны наступающего прилива, — словно пытается повелевать морем.

Из окна был виден мост — по нему как раз ехал поезд. Яркий фонарь паровоза отмечал его движение от темных, неосвещенных берегов Файфа над еще более черной водой, словно он шел как вестник из иного мира. Я задернула занавески.

К тому времени, как я вернулась на кухню, чайник почти весь выкипел, и мне пришлось начинать приготовление чая с самого начала…

Нора картинно изображает скуку.

…под пристальным взглядом нынешнего Макпушкина, который стоял на задних лапках, сжимая прутья клетки крохотными розовыми ладошками. Щеки у него оттопыривались, набитые едой, а вид был необычно бодрый, словно хомяк замыслил большой побег. Я заметила, что у лосося, ранее совершенно целого и не оскверненного ничем (за исключением смерти), теперь выгрызен большой кусок из бока. По-хорошему надо бы положить его в холодильник — еще один день, до вечеринки, он точно не протянет. Я прямо видела микробов, которые радостно готовились пировать на его серебристых боках. Отвернувшись от лосося, я заметила за столом еще одну старуху. Они что, делением размножаются?

Эта старуха при виде меня слегка вскрикнула и схватилась за грудь.

— Ох, как ты мя напужала, — сказала она.

Старуха была маленькая, как ореховая соня, и почти идеально шарообразной формы, — пожалуй, ее можно было бы докатить с одного края кухни на другой. Она кое-как встала со стула, опираясь на ходунок, и представилась: «Миссис Макбет». Я предположила, что она подруга миссис Маккью, вместе с ней совершившая побег из «Якорной стоянки».

За миссис Макбет плелась собака — старый жирный вестхайленд-терьер. Кажется, она передвигалась с таким же трудом, как ее хозяйка. Шкура собаки от старости приняла изжелта-белый цвет, а вокруг рта словно проржавела. Зубы были такие же желтые, как у миссис Маккью. Вообще собака была на нее как-то странно похожа. Пожилые глазки — один карий, другой с бельмом — уставились на меня с безропотным смирением.

— Ее звать Джанет, — сказала миссис Макбет. — В «Якорной стоянке» животных нельзя, но не могла ж я ее бросить, свою подружечку, после стольких лет.

Она вздохнула, и Джанет, кажется, тоже вздохнула — у нее внутри засипело, как в мехах крохотного аккордеона.

— Так вы ее прячете? — спросила я, воображая, как сложно прятать собачку.

— Ага, и чего только нам не приходится делать, — согласилась миссис Макбет. — Какушки, конечно, хуже всего.

Парочка увязалась за мной в гостиную. Миссис Макбет настояла на том, чтобы нести коробку пирожных, несмотря на ходунки. Старая собака тащилась за ней. Герцог при виде пожилой терьерши сделал над собой усилие, встал из позы дохлого пса, в которой медитировал на полу, и с нелепым энтузиазмом обнюхал бедную Джанет под хвостом.

— А кто это у вас в свободной спальне? — спросила я у Мейзи.

— Фердинанд.

— Фердинанд? Твой брат Фердинанд? Я думала, он в тюрьме.

— Его выпустили досрочно за хорошее поведение, — ответила Мейзи, не отрывая глаз от телевизора, где показывали теперь что-то вроде чемпионата по керлингу.

— Ирма сбежала из «Замка Влада» и уехала домой, — услужливо сообщила мне миссис Маккью. — Фердинанд на самом деле хороший мальчик.

Она ласково закивала, как уличная торговка сластями. Пожилая собачка тяжело плюхнулась на бок и немедленно заснула, дыша со странным скрипом.

Миссис Маккью, хмурясь, разглядывала внутреннюю сторону своей чайной чашки. У ее ног стояла большая мешковатая сумка из чего-то вроде плащевки. С виду похоже было, что там лежит дохлое животное среднего размера — возможно, гиена. Но когда миссис Маккью перевернула сумку, из нее вывалилось все, что только можно себе вообразить, кроме разве что гиены. В конце концов миссис Маккью нашла искомое — носовой платочек, крохотный, кружевной, расшитый лиловыми колокольчиками, — и яростно протерла им чашку.

— Жуть что за неряха эта женщина, всюду-то у ней грязь, — сказала она, обращаясь к миссис Макбет, которая слегка вздрогнула и отозвалась непонятно-загадочно:

— Дар.

— Я чайная душа, страсть просто, — призналась миссис Маккью, нетвердой рукой разливая чай из тяжелого коричневого чайника.

— А я-то, — согласилась миссис Макбет.

— А почему Фердинанд сидел в тюрьме, если он такой хороший мальчик? — не отставала я.

Миссис Маккью пожала плечами:

— Кто знает? Вот славный чаек вышел! — Последние слова были обращены к миссис Макбет. Миссис Маккью умудрялась одновременно пить чай, вязать и читать газету.

— Его приняли за другого человека, — сказала Мейзи с полным ртом кекса.

Миссис Маккью снова полезла в свою сумку из плащевки и достала большой пакет печенья в глазури. Оно оказалось размякшим, но мы все равно стали его есть. Затем она достала пачку сигарет «Плейерс № 6» и пустила ее по кругу.

— Я курю только ради купонов, — сказала она, выбивая из пачки сигарету для миссис Макбет.

— Не откажусь, — сказала миссис Макбет, и обе закурили.

Мейзи подчеркнуто закашлялась. Миссис Маккью снова нырнула в сумку, выудила пакетик леденцов от кашля и вручила внучке.

— Чего там только нет! Разве что кухонной раковины, — сказала миссис Макбет, одобрительно кивая на сумку.

Стоило мне сесть, как Гонерилья тут же снова прыгнула мне на колени и принялась месить когтями мою грудь. Она была необычайно увесиста. Попадись она таразантийцам, они, пожалуй, поместили бы ее на хранение в банковский сейф. Только мы уселись поудобней, и тут внезапно (как же еще?) раздался звонок в дверь. Это вроде бы заурядное событие мгновенно спровоцировало хаос — Герцог с лаем помчался к двери, по дороге наступив на Джанет, опрокинув кувшин с молоком и напугав Гонерилью, которая, спасаясь от страшной угрозы, рванулась с моих коленей на колени матери Арчи, которая, в свою очередь, пискнула от ужаса и упустила целый ряд петель на своей бесформенной паутине. Хорошо еще, что в доме не было младенца, а то он непременно проснулся бы и обеспечил традиционный финал этой цепочки событий.

После такого тарарама я несколько обиделась, когда за дверью никого не оказалось. Улица была тиха и пустынна — даже Безымянного Юноши на ней не наблюдалось, лишь выли ветры и рушился ледяной дождь.