Елена Артамонова - Исповедь Дракулы

Но эта, доставшаяся большой ценой, победа была только началом великой битвы за Белград. Пришло короткое затишье, а на закате следующего дня султан Мехмед отдал приказ на штурм. Обрушив на защитников крепости лавину огня и камней, он послал на приступ турецкую пехоту. Пренебрегая опасностью и не ведая страха, крестоносцы неколебимо стояли на стенах, исполненные решимости не пропустить врага в крепость. Всю ночь шла кровавая жатва, много раз казалось, что защитникам Белграда пришел конец, но Господь был на их стороне, всякий раз давая силы для продолжения борьбы.

К рассвету во внешней крепости не осталось ни одного живого турка. Утро следующего дня прошло спокойно, попыток нового штурма не было, и осажденные занимались тем, что чинили стены и оружие, ожидая следующей атаки. Затишье продолжалось до тех пор, пока в середине дня горстка храбрецов тайно не покинула крепость, намереваясь напасть на лагерь султана. Заметив, что происходит, отец Джованни возглавил оставшихся в крепости ополченцев, поведя их в бой вслед за маленьким отрядом. Им удалось отбить часть пушек, но дерзкая атака, скорее всего, завершилась бы гибелью, если бы не подоспевший вовремя Хуньяди. Он открыл огонь по врагам из их же орудий, обратив османов в бегство.

Битва продолжилась. Трудно сказать, каким бы оказался ее исход, если бы не серьезное ранение султана Мехмеда, полученное во время одного из штурмов. Известие о нем повергло турецкое войско в смятение, приведя к паническому, беспорядочному бегству. Опасаясь засады, Хуньяди запретил преследовать врагов, приказав оставаться в крепости. Гонец сообщил мне, что в великой битве погибло шестьдесят тысяч турок, а трофеи воеводы Яноша составили более двухсот метательных орудий, всю османскую артиллерию и провиант.

Так была завоевана победа при Белграде. Эту победу невозможно было переоценить. Если бы крепость пала, османы хлынули бы огненным потоком на территорию Венгрии, сметая все на своем пути. Но Бог услышал наши молитвы, даровав силы сокрушить неверных. Чудо произошло. На какое-то время смертельная опасность отступила, христианский мир выстоял.

– Слава Хуньяди! Слава Хуньяди!

От ликующих криков невозможно было укрыться, куда бы я ни шел, везде звучало ненавистное имя. Жара усиливалась, Сигишоара напоминала растревоженный муравейник. Раздраженный и злой, я прервал бесцельную прогулку, вернулся в дом, распорядился, чтобы ко мне никого не пускали, и закрылся в комнате, оставшись один на один со своими размышлениями. Не один…

– Слава Хуньяди! Слава Хуньяди! – на все голоса кричали толпившиеся на площади люди.

Я так живо представлял себе трансильванского воеводу, что мнилось, будто он находится рядом, в паре шагов от меня. Высокий, крепкий мужчина, которого язык не поворачивался назвать стариком, изучающее разглядывал очередного претендента на валашский престол, оценивая, за сколько можно купить его душу. Та памятная встреча в замке Корвинешть была первой из многих, – после этого мы вместе с Хуньяди ездили в Буду, где я был представлен королю как официальный кандидат на трон Валахии. Юный Ласло Постум не мог не согласиться с мнением бывшего регента, и так исчезла последняя преграда на моем пути к власти. Возможно, я бы уже стал князем, если бы не вторжение османов. Известие о приближении султана повергло всех в ужас, королевский двор бежал в Вену, оставив Хуньяди лицом к лицу с грозным врагом. Я, как командир пограничников, должен был стать последним оплотом венгерской обороны и защищать Трансильванию, если турки сломят сопротивление под Белградом и продолжат свой победный путь. У стен Белграда решалась и моя судьба. Победа Хуньяди даровала мне жизнь, но… В этот день казалось – честнее погибнуть в бою, обороняя до последней капли крови обреченный город, исполнить свой долг и умереть с чистой совестью.

– Слава Хуньяди!

Я хотел крушить все, что попадалось на глаза, но вместо этого спокойно расположился за тем самым столом, где когда-то сидел мой отец и слушал доносившиеся из-за окон восторженные вопли. Воевода Янош не менял своих решений, час расплаты приближался. Настало время исполнения обещаний, – очень скоро мне предстояло перейти в католическую веру и породниться с Хуньяди, взяв в жены одну из девушек его клана. Свадьба была намечена на осень, и теперь, после разгрома султана, никакие внешние обстоятельства не могли изменить ход событий.

Влад Дракул учил своих сыновей бороться за власть, не останавливаться ни перед чем. Неписанные правила борьбы позволяли предавать союзников, вести двойную игру, говорить одно, а делать другое, – так создавалось кружево интриг. Но входило ли в искусство политики предательство любимого и любящего человека? Или, может быть, любовь к женщине – слабость, недостойная мужчины? Женщины приходят в нашу жизнь, дарят радость и сыновей, а потом увядают, как срезанные цветы. Может ли сие сиюминутное грешное счастье сравниться с долгом, святой обязанностью продолжать дело отца?

Судьба сложилась так, что я вернулся в дом, где был рожден, занял должность своего отца, но за все время нахождения в Сигишоаре так и не позволил себе предаться воспоминаниям. Все силы отнимала подготовка гарнизона к обороне города и прочие неожиданно возникающие и не терпящие отлагательства вопросы. Теперь все было позади, прямая угроза отступила, а впереди ждала неизвестность. И в этот короткий час затишья перед новыми бурями вернулось прошлое, воскресли те, кто жил здесь когда-то и был счастлив. Переходя из комнаты в комнату, я как будто бы слышал отзвуки любимых голосов – смех маленького Раду, тихое пение Анны, неспешные беседы отца и старшего брата… Взгляд скользил по фрескам большого зала, тем самым, что когда-то показывал мне Мирча… Раньше они казались яркими, изображенные на них фигуры – живыми, а теперь образы потускнели, словно покрылись тонким слоем пепла. Мирча… А как бы на моем месте поступил он? Мы почти не говорили с братом о женщинах и любви, тогда я был слишком мал для этого, но он бы, наверняка, смог дать верный совет. Или Мирча не стал бы разговаривать с подлецом?

Когда я уезжал к Хуньяди, моя возлюбленная стояла у дома с ребенком на руках. Тогда она представилась мне Божьей матерью, так была она чиста и невинна, но такая в ней таилась сила. Лидия сказала, что будет молиться и ждать меня, в этот момент я думал, будто готов отдать за нее жизнь, но, едва покинув Молдову, перестал вспоминать о любимой женщине. А ведь Лидия наверняка сдержала свое обещание, возможно и сейчас, в эти минуты, молилась о моем благополучии. Может быть, я был жив только ее молитвами и любовью…

Устав метаться по огромному дому, я вновь вернулся к себе, сел у стены, наблюдая как смеркается за окном. Мир погружался во мрак ночи, черные тени наполняли комнату. Дав свое согласие Хуньяди, я уже предал Лидию, но вынужденная отсрочка решительных действий давала ложное успокоение. Все было слишком далеко и неопределенно, все еще могло измениться… До сего дня… Ах, если бы можно было уехать из Трансильвании, вернуться к Лидии, обвенчаться с ней, жить в счастье и любви! Если бы…