Лори Андерсон - Говори

Больницу Пресвятой Девы Милосердия я обнаруживаю совершенно случайно. Заснув в автобусе, я проезжаю торговый центр и решаю попытать счастья в больнице. Возможно, там я смогу узнать что-нибудь полезное из области медподготовки для Дэвида.

Мне здесь нравится, хотя интерес мой явно нездоровый. Практически на каждом этаже есть приемные. Чтобы не привлекать к себе внимания, я не сижу на одном месте и постоянно поглядываю на часы с таким видом, будто я тут по делу. Я боюсь, что меня поймают, но у людей вокруг и без того хлопот полон рот. Больница — идеальное место стать невидимкой, а еда в здешнем кафетерии лучше, чем в школьной столовке.

Самая ужасная приемная в отделении для больных с сердечными приступами. Она забита измученными женщинами, которые нервно крутят на пальце обручальные кольца и не сводят глаз с двери, ожидая появления знакомого доктора. Одна дама просто плачет навзрыд, и ей плевать, что у нее течет из носа на глазах у людей или что ее всхлипывания слышны даже у лифта. И рыдать она перестает только потому, что больше нет сил плакать. От всего этого бросает в дрожь. Я хватаю пару номеров журнала «Пипл» и поспешно ретируюсь.

Родильное отделение — опасная зона, потому что люди здесь счастливы. Они спрашивают меня, к кому я пришла, когда должен родиться ребеночек и кто роженица — мама или сестра? Если бы я хотела, чтобы мне задавали вопросы, то отправилась бы в школу. Я говорю, что мне надо позвонить папе, и улетучиваюсь.

В кафетерии очень круто. Он огромный. Здесь полно людей с пейджерами и университетским апломбом, в форменной одежде врачей и медсестер. Мне всегда казалось, что представители медицинской профессии должны быть фанатами здорового образа жизни, но эти ребята накидываются на вредную еду так, словно приехали с голодного острова. Горы начо, чизбургеров размером с тарелку, вишневый пирог, картофельные чипсы и прочее. Сотрудница кафетерия по имени Лола одиноко стоит у подноса с рыбой на пару и луком. Мне становится ее жаль, и я покупаю порцию рыбы. А еще я покупаю тарелку картофельного пюре с подливкой и йогурт. Я сажусь неподалеку от компании очень серьезных, хмурых седовласых мужчин, которые произносят такие длинные слова, что даже странно, как им хватает дыхания. Все очень официально. Приятно находиться рядом с людьми, которые говорят так, будто хорошо понимают, что делают.

После ланча я поднимаюсь на пятый этаж, в хирургическое отделение для взрослых, где посетители сидят, вперившись в телевизор. Я устраиваюсь так, чтобы видеть пост медсестры и парочку палат. Похоже, болеть здесь даже приятно. Врачи и медсестры ходят с деловым видом, но постоянно улыбаются.

Служащий прачечной толкает перед собой огромную корзину с зелеными больничными ночными рубашками (теми самыми, которые распахиваются на заднице, если вовремя не придержать полы) в сторону кладовой. Я иду за ним. Если кто-нибудь спросит, я ищу питьевой фонтанчик. Никто не спрашивает. Я беру ночную рубашку. Я хочу надеть ее на себя, а потом, забравшись под белое пикейное одеяло, лечь на белые простыни, которыми застелены высокие кровати, и уснуть. Дома я теперь сплю все хуже и хуже. Интересно, через сколько времени сестры догадаются, что я самозванка? И разрешат ли мне здесь отдохнуть пару дней?

По коридору несется каталка, ее толкает какой-то высокий накачанный парень. Рядом идет женщина, медсестра. Я понятия не имею, что не так с пациентом, но глаза у него закрыты, а повязка на шее пропитана кровью.

Я кладу ночную рубашку на место. Со мной все в порядке. Люди здесь действительно больны, это видно даже невооруженным глазом. Я направляюсь к лифту. Автобус скоро должен подъехать.

Нас вызывают к Самому Главному. Кто-то обнаружил, что я отсутствовала на занятиях. И что я не разговариваю. Начальство решает, что я скорее психически неуравновешенная личность, нежели преступница, и поэтому приглашает школьного психолога.

У мамы дергается уголок рта, так как у нее на языке вертятся слова, которые она не хочет произносить в присутствии посторонних. Папа непрерывно проверяет пейджер в надежде, что кто-нибудь позвонит.

Я пью маленькими глотками воду из бумажного стаканчика. Если бы стакан был хрустальным, я бы открыла рот и откусила кусочек. Хрум, хрум, ам!

Они хотят, чтобы я говорила.

«Почему ты молчишь?» «Ради всего святого, открой наконец рот!» «Мелинда, это ребячество». «Скажи что-нибудь». «Ты только делаешь себе еще хуже тем, что отказываешься нам помогать». «Я не знаю, почему она с нами так поступает».

Самый Главный громко откашливается и вмешивается в разговор.

Самый Главный:Без сомнения, мы собрались здесь, чтобы помочь. Давайте начнем с оценок. Мелисса, мы вовсе не этого от тебя ожидали.

Папа:Мелинда.

Самый Главный:Мелинда. В прошлом году ты была твердой хорошисткой, никаких проблем с поведением, практически никаких прогулов. А вот отчеты, которые я сейчас получаю… Ну что мы можем сказать?

Мама:В том-то и дело, что она ничего не хочет сказать ! Из нее и слова не вытянешь. Она немая.

Школьный психолог:По-моему, в данный момент нам стоит рассмотреть развитие семейных отношений.

Мама:Она постоянно выделывается, чтобы привлечь наше внимание.

Я (мысленно) : «А ты стала бы слушать? А ты мне поверила бы? Маловероятно».

Папа:Ну, тут что-то явно не так. Что вы с ней сделали? В прошлом году у меня была милая любящая доченька, но, оказавшись здесь, она замкнулась, стала прогуливать школу, спустила свои отметки в унитаз. Вы знаете, я играю в гольф с президентом школьного совета.

Мама:Нам без разницы, с кем ты там знаком, Джек. Мы должны заставить Мелинду говорить.

Школьный психолог (наклоняется вперед, смотрит на маму с папой) : А у вас двоих, случайно, нет проблем в семейной жизни?

Мама использует недопустимую для приличной дамы лексику. Папа предлагает школьному психологу посетить жаркий, жуткий подземный мир. Школьный психолог успокаивается. Возможно, она понимает, почему я держу рот на замке. Самый Главный снова садится в кресло и начинает машинально рисовать шершня.

Тик-тик-тик. Из-за всего этого я пропускаю самостоятельные занятия. Свой тихий час. Сколько дней осталось до окончания школы? Я сбиваюсь со счета. Надо найти календарь.

Мама и папа извиняются. И исполняют песенку из шоу: «Как же нам быть? Как же нам быть? Нас только двое, и как же нам с ней, такой мрачной, унылой, жить? Ой-ей-ей, как же нам быть?»

В моем мысленном мире они вскакивают на директорский стол и исполняют добрый, старый степ. На них направлен свет прожектора. Вступает хор, и школьный психолог танцует с украшенной блестками тросточкой. Я хихикаю.